АЛЕКСАНДР ФЛЕМИНГ

(1881–1955)

Шотландский бактериолог Александр Флеминг родился 6 августа 1881 года в графстве Эйршир в семье фермера Хью Флеминга и его второй жены Грейс (Мортон) Флеминг.

Он был седьмым ребёнком у своего отца и третьим — у матери. Когда мальчику исполнилось семь лет, умер отец, и матери пришлось самой управляться с фермой; её помощником был старший брат Флеминга по отцу, Томас. Флеминг посещал маленькую сельскую школу, расположенную неподалёку, а позже Килмарнокскую академию, рано научился внимательно наблюдать за природой. В возрасте тринадцати лет он вслед за старшими братьями отправился в Лондон, где работал клерком, посещал занятия в Политехническом институте на Риджент-стрит, а в 1900 году вступил в Лондонский шотландский полк. Флемингу нравилась военная жизнь, он заслужил репутацию первоклассного стрелка и ватерполиста; к тому времени англо-бурская война уже кончилась, и Флемингу не довелось служить в заморских странах.

Спустя год он получил наследство в 250 фунтов стерлингов, что составляло почти 1200 долларов — немалую сумму по тем временам. По совету старшего брата он подал документы на национальный конкурс для поступления в медицинскую школу. На экзаменах Флеминг получил самые высокие баллы и стал стипендиатом медицинской школы при больнице св. Марии. Александр изучал хирургию и, выдержав экзамены, в 1906 году стал членом Королевского колледжа хирургов. Оставаясь работать в лаборатории патологии профессора Алмрота Райта больницы св. Марии, он в 1908 году получил степени магистра и бакалавра наук в Лондонском университете.

В то время врачи и бактериологи полагали, что дальнейший прогресс будет связан с попытками изменить, усилить или дополнить свойства иммунной системы. Открытие в 1910 году сальварсана Паулем Эрлихом лишь подтвердило эти предположения. Эрлих был занят поисками того, что он называл «магической пулей», подразумевая под этим такое средство, которое уничтожало бы попавшие в организм бактерии, не причиняя вреда тканям организма больного и даже взаимодействуя с ними.

Лаборатория Райта была одной из первых, получивших образцы сальварсана для проверки. В 1908 году Флеминг приступил к экспериментам с препаратом, используя его также в частной медицинской практике для лечения сифилиса. Прекрасно осознавая все проблемы, связанные с сальварсаном, он тем не менее верил в возможности химиотерапии. В течение нескольких лет, однако, результаты исследований были таковы, что едва ли могли подтвердить его предположения.

После вступления Британии в Первую мировую войну Флеминг служил капитаном в медицинском корпусе Королевской армии, участвуя в военных действиях во Франции. В 1915 году он женился на медсестре Саре Марион Макэлрой, ирландке по происхождению. У них родился сын.

Работая в лаборатории исследований ран, Флеминг вместе с Райтом пытался определить, приносят ли антисептики какую-либо пользу при лечении инфицированных поражений. Флеминг показал, что такие антисептики, как карболовая кислота, в то время широко применявшаяся для обработки открытых ран, убивает лейкоциты, создающие в организме защитный барьер, что способствует выживанию бактерий в тканях.

В 1922 году, после неудачных попыток выделить возбудителя обычных простудных заболеваний, Флеминг чисто случайно открыл лизоцим — фермент, убивающий некоторые бактерии и не причиняющий вреда здоровым тканям. К сожалению, перспективы медицинского использования лизоцима оказались довольно ограниченными, поскольку он был весьма эффективным средством против бактерий, не являющихся возбудителями заболеваний, и совершенно неэффективным против болезнетворных организмов. Это открытие, однако, побудило Флеминга заняться поисками других антибактериальных препаратов, которые были бы безвредны для организма человека.

Другая счастливая случайность — открытие Флемингом пенициллина в 1928 году — явилась результатом стечения ряда обстоятельств, столь невероятных, что в них почти невозможно поверить. В отличие от своих аккуратных коллег, очищавших чашки с бактериальными культурами после окончания работы с ними, Флеминг не выбрасывал культуры по 2–3 недели кряду, пока его лабораторный стол не оказывался загромождённым сорока или пятьюдесятью чашками. Тогда он принимался за уборку, просматривал культуры одну за другой, чтобы не пропустить что-нибудь интересное. В одной из чашек он обнаружил плесень, которая, к его удивлению, угнетала высеянную культуру бактерии. Отделив плесень, он установил, что «бульон, на котором разрослась плесень… приобрёл отчётливо выраженную способность подавлять рост микроорганизмов, а также бактерицидные и бактериологические свойства».

Неряшливость Флеминга и сделанное им наблюдение явились всего лишь двумя обстоятельствами в целом ряду случайностей, способствовавших открытию. Плесень, которой оказалась заражена культура, относилась к очень редкому виду. Вероятно, она была занесена из лаборатории, расположенной этажом ниже, где выращивались образцы плесени, взятые из домов больных, страдающих бронхиальной астмой, с целью изготовления из них десенсибилизирующих экстрактов. Флеминг оставил ставшую впоследствии знаменитой чашку на лабораторном столе и уехал отдыхать. Наступившее в Лондоне похолодание создало благоприятные условия для роста плесени, а наступившее затем потепление — для бактерий. Как выяснилось позднее, стечению именно этих обстоятельств было обязано знаменитое открытие.

Первоначальные исследования Флеминга дали ряд важных сведений о пенициллине. Он писал, что это «эффективная антибактериальная субстанция… оказывающая выраженное действие на пиогенные кокки… и палочки дифтерийной группы… Пенициллин даже в огромных дозах не токсичен для животных… Можно предположить, что он окажется эффективным антисептиком при наружной обработке участков, поражённых чувствительными к пенициллину микробами, или при его введении внутрь». Зная это, Флеминг, как ни странно, не сделал столь очевидного следующего шага, который двенадцать лет спустя был предпринят Хоуардом У. Флори и состоял в том, чтобы выяснить, будут ли спасены мыши от летальной инфекции, если лечить их инъекциями пенициллинового бульона. Флеминг лишь назначил его нескольким пациентам для наружного применения. Однако результаты были противоречивыми и обескураживающими. Раствор не только с трудом поддавался очистке, если речь шла о больших его количествах, но и оказывался нестабильным.

Подобно Пастеровскому институту в Париже, отделение вакцинации в больнице св. Марии, где работал Флеминг, существовало благодаря продаже вакцин. Флеминг обнаружил, что в процессе приготовления вакцин пенициллин помогает предохранить культуры от стафилококка. Это было небольшое техническое достижение, и Флеминг широко пользовался им, еженедельно отдавая распоряжение изготовить большие партии бульона. Он делился образцами культуры пенициллина с некоторыми коллегами в других лабораториях, но ни разу не упомянул о пенициллине ни в одной из двадцати семи статей или лекций, опубликованных им в 1930–1940 годы, даже если речь в них шла о веществах, вызывающих гибель бактерий.

Пенициллин, возможно, был бы навсегда забыт, если бы не более раннее открытие Флемингом лизоцима. Именно это открытие заставило Флори и Эрнста Б. Чейна заняться изучением терапевтических свойств пенициллина, в результате чего препарат был выделен и подвергнут клиническим испытаниям. Все почести и слава, однако, достались Флемингу. Случайное открытие пенициллина в чашке с бактериальной культурой дало прессе сенсационную историю, способную поразить воображение любого человека.

Нобелевская премия по физиологии и медицине 1945 года была присуждена совместно Флемингу, Чейну и Флори «за открытие пенициллина и его целебного воздействия при различных инфекционных болезнях». Горан Лилиестранд из Каролинского института сказал в приветственной речи: «История пенициллина хорошо известна во всём мире. Она являет собой прекрасный пример совместного применения различных научных методов во имя великой общей цели и ещё раз показывает нам непреходящую ценность фундаментальных исследований». В нобелевской лекции Флеминг отметил, что «феноменальный успех пенициллина привёл к интенсивному изучению антибактериальных свойств плесеней и других низших представителей растительного мира». Лишь немногие из них, сказал он, обладают такими свойствами. «Существует, однако, стрептомицин, открытый [Зелманом А.] Ваксманом… который наверняка найдёт применение в практической медицине; появятся и другие вещества, которые ещё предстоит изучить».

В оставшиеся десять лет жизни учёный был удостоен двадцати пяти почётных степеней, двадцати шести медалей, восемнадцати премий, тринадцати наград и почётного членства в восьмидесяти девяти академиях наук и научных обществах, а в 1944 году — дворянского звания.

После смерти жены в 1949 году состояние здоровья Флеминга резко ухудшилось. В 1952 году он женился на Амалии Куцурис-Вурека, бактериологе и своей бывшей студентке. Спустя три года, 11 марта 1955 года, он умер от инфаркта миокарда.

Его похоронили в соборе Св. Павла в Лондоне — рядом с самыми почитаемыми британцами. В Греции, где бывал учёный, в день его смерти объявили национальный траур. А в испанской Барселоне все цветочницы города высыпали охапки цветов из своих корзин к мемориальной доске с именем великого бактериолога и врача Александа Флеминга.

Чашку с разросшимся плесневым грибом Флеминг хранил до конца жизни.

КРИСТИАНА ВУЛЬПИУС — ИОГАНН ВОЛЬФГАНГ ГЁТЕ

Великий немецкий поэт, писатель и мыслитель Иоганн Вольфганг Гёте (1749–1832) родился во Франкфурте-на-Майне в знатной и обеспеченной семье адвоката. С ранних лет родители всесторонне обучали ребёнка: он изучал иностранные языки (Гёте знал шесть языков), историю, естественные науки, занимался рисованием и музыкой. К 17 годам юноша поступил на юридический факультет Лейпцигского университета, чтобы, как и его отец, стать преуспевающим адвокатом. Во время учёбы он обрёл много друзей, одним из которых стал сам герцог Веймара. В 1775 году он пригласил Гёте пожить в его дворце, где около полугода два товарища проводили вечера в весёлых компаниях, приглашали легкомысленных девиц и устраивали пьяные дебоши.

Будущий писатель был хорош собой, и даже его большой нос настолько гармонировал с остальными чертами лица, что всё в молодом человеке казалось привлекательным. Он был чувствительным, добрым и простым в общении. Всё это притягивало к нему местных дам, которые искали встреч с очаровательным юношей. В его жизни было много женщин. Однако чувства к ним носили мимолётный и не столь глубокий характер, поэтому вскоре Иоганн забывал очередную подругу, предаваясь любви с другой.

И лишь единственной Кристиане Вульпиус удалось завладеть его сердцем на долгие тридцать лет. Их знакомство произошло 12 июля 1788 года в веймарском парке, когда к Гёте неожиданно подошла черноглазая молодая девушка и отдала письмо, в котором её брат просил известного немца помочь ему. Так как писатель занимал важный пост при Государственном совете, он взялся за рассмотрение дела брата молоденькой особы и пообещал той, что сделает всё, чтобы помочь её родственнику. Считают, что именно в тот день Кристиана щедро отблагодарила важного господина, став его любовницей. Произошло это тогда или в другой раз — неясно, однако день 12 июля любовники отмечали каждый год в течение всей жизни.

Кристиана Вульпиус не слыла красавицей. Она была невысокого роста, чуть полновата и несколько груба, но её свежий румянец, непослушные рыжие волосы и пышные формы делали девушку весьма привлекательной. Ей было всего двадцать три года, однако она уже познала тяжёлую жизнь в нищете, когда с ранних лет девушке пришлось работать в крохотной душной мастерской при цветочной фабрике. Однако её весёлый нрав и простота не выдавали тяжёлой, безрадостной жизни.

Новая знакомая так понравилась Гёте, что вскоре тот предложил ей поселиться у себя в роскошном доме на одной из известных улиц города. «Дитя природы», «маленький эротикон», «сокровище в постели», как называл Гёте свою новую любовницу, была бедной крестьянской девушкой. Она не умела писать, говорила с акцентом, была крайне эмоциональной, да к тому же не стеснялась в выражениях. Воспитанный, интеллигентный писатель не мог показываться с ней в свете и знакомить возлюбленную с друзьями. Кристиану, впрочем, это сначала не обижало. Она ушла с работы, всё свободное время уделяла дому, занималась хозяйством, работала в саду и оставалась такой же беззаботной и жизнерадостной.

Весть о том, что с Гёте живёт необразованная простушка, вскоре облетела весь Веймар. Поклонницы не находили места от досады, друзья и знакомые недоумевали, бывшие подруги поэта сгорали от любопытства, желая посмотреть на крестьянку, а его любовница Шарлотта фон Штейн, которая состояла с ним в долгой связи четырнадцать лет, и вовсе посчитала себя оскорблённой и униженной. Дамы из общества обрушили на писателя всё своё возмущение: Кристиана и глупа, и плохо воспитана, и некрасива.

Они никак не могли понять, что же привлекло умного и привлекательного мужчину в невзрачной «мамзель Вульпиус». Однако оправдывать свой поступок Гёте не пожелал. Он один знал, какими необыкновенными качествами обладала его возлюбленная. В ней было столько безграничной доброты, оптимизма и жизненных сил, чего писателю часто недоставало. Нередко он подолгу пребывал в меланхолических настроениях, постоянно был неуверен в себе, обладал страхами и маниями. Кристиана же вносила в его жизнь радость и тепло. К тому же с ней, как ни с кем другим, он чувствовал успокоение и гармонию.

Спустя год после их встречи, у любовницы прославленного немца родился сын, однако и после этого Гёте не предложил ей стать его женой и дать ребёнку своё имя. Он лишь решил крестить маленького Августа и в качестве крёстного отца пригласил давнего друга, герцога Веймаргского. На крестинах присутствовали герцог, несколько близких друзей и отец мальчика, Иоганн Гёте. Мать ребёнка по просьбе писателя в церкви не появилась.

Шли годы, а странная любовная связь переросла в прочные отношения близких и любящих друг друга людей. Кристиана рожала детей, но из пятерых рождённых ею младенцев выжить удалось лишь первенцу, Августу. Она растолстела, и в городе всё чаще её с усмешкой называли «толстой половиной Гёте», однако тот продолжал её любить. Он часто писал возлюбленной письма, если уезжал куда-то, а однажды просил прислать старые башмачки, «чтобы прижать их к своему сердцу».

Однако Кристиана всё чаще казалась грустной. Положение тайной любовницы доставляло ей всё больше огорчения, обидные прозвища и неприятие в обществе обижали её до слёз. Она иногда выпивала, подолгу сидела одна, не выходя из дома, но, как всегда, ничего не требовала от любимого. Тому, что она когда-нибудь станет женой Гёте, Кристиана уже не верила. Однако она оказалась не права.

После семнадцати лет их романа Иоганн Гёте предложил ей стать его законной супругой. Это произошло при весьма примечательных обстоятельствах.

В конце октября 1806 года, после разгрома прусской армии, в Веймар вошли французские солдаты. В поисках наживы они ходили по домам богатых господ и желали чем-нибудь поживиться. Так, в полночь несколько солдат ворвались в дом писателя. Пьяные, разозлённые, они угрожали Гёте пистолетом и требовали от него денег. Растерянный и испуганный, тот молча стоял перед мародёрами и не знал, что делать. Однако вышедшая на шум из спальни Кристиана долго колебаться не стала. Громко крича и размачивая руками, она набросилась на солдат, толкая и браня, выгнала их из дома. Великий поэт до утра не смог сомкнуть глаз, поражённый смелостью любовницы.

Через четыре дня он пригласил близких друзей и в их присутствии предложил Кристиане стать его женой. Гёте в тот день было 57 лет, его подруге — 41 год. На следующий день они поженились.

Однако супружество ничего не изменило в жизни любовников. Кристиана не стала использовать своё положение. И хотя теперь для неё были открыты все двери домов знатных особ, она пожелала и дальше вести такой же образ жизни, как и прежде. К тому же здоровье её было давно подорвано. Она часто жаловалась на боли в спине, иногда теряла сознание и подолгу лежала в постели, пока, наконец, врачи не поставили диагноз острой почечной недостаточности. Ни лекарства, ни лечение на водах Кристиане не помогли. Она угасала, но её супруг не желал проводить с ней последние дни. Он страшно боялся смерти и предпочитал не видеть мучительные страдания любимой супруги. Кристиана Вульпиус умерла 6 июня 1816 года.

Спустя несколько дней Иоганн Гёте записал: «Умерла моя жена… Во мне пустота и страшная тишина… Не могу поверить, что прожил с этой женщиной более 20 лет».

Через несколько лет пожилой немец сделал предложение двадцатилетней красавице Ульрике фон Леветцоу. Однако та не захотела выходить замуж за старика и разорвала их отношения. Больше Гёте не заводил романов с женщинами. Кристиану он пережил на шестнадцать лет. А 22 марта 1832 года в Веймаре Иоганна Вольфганга Гёте не стало.

Глава II
ПРОДОЛЖЕНИЕ ЦАРСТВОВАНИЯ ФЕОДОРА ИОАННОВИЧА. Г. 1587-1592



Смерть Батория. Важные переговоры с Литвою. Перемирие. Сношения с Австриею и с Тавридою. Война Шведская. Новое перемирие с Литвою. Величие Годунова. Учреждение Патриаршества в России. Замысел Годунова. Убиение Царевича Димитрия. Пожар в Москве. Нашествие Хана и битва под Москвою. Новый сан Годунова. Донской монастырь. Клевета на Правителя и месть его. Милосердие и слава Годунова. Беременность Ирины. Рождение и кончина Царевны Феодосии.

12 декабря 1586 года скончался Стефан Баторий (или от яда или от неискусства врачей, как думали), один из знаменитейших Венценосцев в мире, один из опаснейших злодеев России, коего смерть более обрадовала нас, нежели огорчила его Державу: ибо мы боялись увидеть в нем нового Гедимина, нового Витовта; а Польша и Литва неблагодарные предпочитали дешевое спокойствие драгоценному величию. Если бы жизнь и Гений Батория не угасли до кончины Годунова, то слава России могла бы навеки померкнуть в самом первом десятилетии нового века: столь зависима судьба Государств от лица и случая, или от воли Провидения!

20 Декабря Боярская Дума получила из разных мест известие о смерти Короля, хотя еще и не совсем достоверное: Воеводы наши с Литовской границы писали о том к Царю как о слухе, прибавляя, что Вельможные Паны мыслят избрать себе в Государи Стефанова брата, Князя Седмиградского, или Шведского Королевича, Сигизмунда, или его (Феодора). Честь и польза сего возможного соединения трех Держав казались Годунову очевидными: немедленно послали Дворянина, Елизария Ржевского, в Литву: удостовериться в Стефановой кончине, изъявить Панам участие в их горести и предложить им избрание Царя в Короли. Ржевский возвратился из Новагородка с благодарным письмом Литовских Вельмож; но они не хотели входить в переговоры, сказав, что дело столь великое будет решено Сеймом в Варшаве, куда Царь должен прислать своих Послов; тайно же дали чувствовать Ржевскому, что Феодор и Бояре Московские пишут к ним слишком холодно, не следуя примеру Императора, Франции и Швеции, которые осыпают их (Панов) не только ласковыми словами, но и дарами богатыми. Между тем Польша и Литва были в сильном волнении; страсти кипели; Вельможи и Дворянство разделились: одни держали сторону Замойского, сподвижника Стефанова; другие Зборовских, врагов Батория, так, что они в торжественных собраниях обнажали мечи на усердных чтителей его славной памяти. Обе стороны ждали Сейма как битвы: ополчались, нанимали воинов, имели стражу и станы в поле. Но смежная с нами Литва опасалась России; для того знатные Послы, Вельможи Черниковский и Князь Огинский, прибыли в Москву (6 Апреля) и молили Феодора утвердить новою записью перемирие с их сиротствующею Державою до конца 1588 года. Охотно заключая сей договор, Бояре сказали им, что от Вельмож Коронных и Литовских зависит счастие и бедствие отечества: счастие, если поддадутся Великому Монарху России; бедствие, если вновь обратятся к Седмиградскому варвару или к тени Шведского Королевства. "Вы уже имели Батория на престоле (говорили они) и с ним войну, разорение, стыд: ибо руками своего Венценосца платили дань Султану. Можно ли ожидать великодушия от пришельца, низкого родом и духом, алчного единственно к корысти и безжалостного к Христианству? В его ли сердце обитает святая любовь, без коей и власть двигать горы, по выражению Апостола, есть ничто? Не в угодность ли Оттоманам хотите избрать и Шведского Королевича? Без сомнения угодите им: ибо они радуются междоусобию Христиан; а кровопролитие неминуемо, если Сигизмунд с ненавистию к России сядет на престол Ягеллонов. Монарха нашего вы уже знаете, равно великого и милосердого; знаете, что первым действием его воцарения было бескорыстное освобождение ваших пленников: великодушие непонятное для Батория, ибо он торговал Российскими пленниками до конца дней своих. Баторий в могиле, и Феодор не радуется, не мыслит о мести, но изъявляет вам сожаление и предлагает способ навеки успокоить Литву с Польшею; желает Королевства не для умножения сил и богатства Державы своей (ибо силен и богат Россиею), но для защиты вас от неверных; не хочет никаких прибытков; уступит Панам и Рыцарству все, что земля Королю платила: даст им сверх того поместья в новых Российских владениях и собственною казною воздвигнет крепости на берегах Днепра, Донца и Дона, чтобы нога Оттоманов и Крымцев не топтала ни Киевской, ни Волынской, ни Подольской области. Цари неверные опустят руки; заключенные в своих пределах, едва ли и в них удержатся. Россия возьмет для себя Азов, Кафу, Ханство Крымское; для вас земли Дунайские. Многочисленные воинства ожидают слова Государева, чтобы устремиться... на кого? решите... на врагов ли Христианства, если будете иметь единого Монарха с нами, или на Литву и на Ливонию, если предпочтете нам Шведов. Думайте не о дружбе Султана: ибо какое согласие между светом и тьмою, какое общение верному с неверным? думайте о славе и победе. Что мешает нашему братству? закоренелая ваша, по грехам, ненависть к России. Обратимся к любви: все зависит от начала, и малый огонь производит великий пламень. Государь Российский, обещая вам безопасность и величие, не требует от вас ничего, кроме ласки". Послы убеждали Царя отправить на Сейм кого-нибудь из Вельмож своих, и два Боярина, Степан Васильевич Годунов, Князь Федор Михайлович Троекуров, с знатным Дьяком Васильем Щелкаловым, немедленно выехали из Москвы в Варшаву, имея полную доверенность Государеву и 48 писем к Духовным и к светским, Коронным и Литовским сановникам, но без даров. Феодор предлагал Сейму следующие условия:

"1) Государю Российскому быть Королем Польским и Великим Князем Литовским; а народам обеих Держав соединиться вечною, неразрывною приязнию.

2) Государю Российскому воевать лично, и всеми силами, Оттоманскую Империю, низвергнуть Хана Крымского, посадить на его место Сайдет-Гирея, слугу России, и заключив союз с Цесарем, Королем Испанским, Шахом Персидским, освободить Молдавию, землю Волошскую, Боснию, Сербию, Венгрию, от ига Султанского, чтобы присоединить оные к Литве и Польше, коих войско в сем случае будет действовать вместе с Российским.

3) Рать Московская, Казанская, Астраханская, без найма и платы, будет всегда готова для защиты Литвы и Польши.

4) Государю не изменять ни в чем их прав и вольностей без приговора Вельможной Думы: она располагает независимо казною и всеми доходами Государственными.

5) Россиянам в Литве и Польше, Литовцам и Полякам в России вольно жить и совокупляться браком.

6) Государь жалует земли бедным Дворянам Литовским и Польским на Дону и Донце.

7) Кому из ратных людей Стефан Баторий остался должным, тем платит Государь из собственной казны, до ста тысяч золотых монет Венгерских.

8) Деньги, которые шли на содержание крепостей, уже не нужных, между Литвою и Россиею, употребить обеим Державам на войну с неверными.

9) Россия, изгнав Шведов и Датчан из Эстонии, уступит все города ее, кроме Нарвы, Литве и Польше.

10) Купцам Литовским и Польским открыть свободный путь во все земли Государства Московского и чрез оные в Персию, в Бухарию и другие Восточные страны, также морем к устью Двины, в Сибирь и в великое Китайское Государство, где родятся камни драгоценные и золото".

В письменном наставлении, данном Послам, достойна замечания статья о Царевиче Димитрии, где сказано: "если Паны упомянут о юном брате Государевом, то изъяснить им, что он младенец, не может быть у них на престоле и должен воспитываться в своем отечестве". Правитель готовил ему иную долю!

Нет сомнения, что Феодор, подобно отцу и деду, искренно хотел Королевского сана, чтобы соединить Державы, искони враждебные, узами братства, предлагая Вельможной Думе условия выгодные, с обещаниями лестными, с надеждами блестящими, - жертвуя миллионом нынешних рублей, и в противность главному Иоаннову требованию соглашаясь быть Королем избранным, с властию ограниченною, без всякого наследственного права для его детей или рода. Действительно ли мыслил Царь или Правитель ополчиться на Султана, чтобы завоеванием богатых земель Дунайских усилить Литву и Польшу, которые могли впредь иметь особенных Властителей и снова враждовать России? Но он для такого важного предприятия ставил в условие союз Императора, Испании, Персии, и не входил в обязательство решительное, прельщая воображение Панов мыслию смелою и великою. Готовый по-видимому к уступчивости и снисхождению для успеха в своем искании, Феодор оказал и хладнокровную непреклонность, когда Сейм безрассудно потребовал от него жертв несовместных с Православием, достоинством и пользою России.

Бояр наших, Степана Годунова и Князя Троекурова, именем Польской Думы остановили (12 Июля [1587 г.]) в селе Окуневе, в пятнадцати верстах от Варшавы, сказав им, что для них нет безопасного места в столице, исполненной неистовых людей воинских, мятежа и раздоров. Так было действительно. Духовенство, Вельможи, Рыцарство или Шляхта не могли согласиться в избрании Короля: Замойский и друзья его, в угодность вдовствующей супруге Баториевой, предлагали Шведского Принца, Сигизмунда, сына ее сестры; Зборовские - Австрийского Герцога, Максимилиана; Паны Литовские и Примас, Архиепископ гнезненский, - Феодора; а Султан, доброхотствуя Стефанову брату, грозил им войною, если они, вместо его, изберут Максимилиана или Царя Московского, врагов Оттоманской Империи. Так называемое Рыцарское коло место шумных совещаний, представляло иногда зрелище битвы: толпы вооруженных стреляли друг в друга. Наконец условились благоразумно прекратить междоусобие и выставить в поле три знамени: Российское, Цесарское, Шведское, чтобы видеть под каждым число избирателей, и тем решить большинство голосов. Знаменем Феодоровым была Московская шапка, Австрийским шляпа Немецкая, Шведским сельдь - и первое одержало верх: под ним стеклося такое множество людей, что друзья Австрии и Шведов, видя свою малочисленность, от стыда присоединились к нашим. Но сие блестящее торжество Российской стороны оказалось бесплодным, когда дело дошло до условий.

4 Августа Духовенство, Сенаторы, Дворянство обеих соединенных Держав с великою честию приняли Годунова и Троекурова в Рыцарском Коле, выслушали предложения Феодоровы и, желая дальнейших объяснений, избрали 15 Вельмож, духовных и светских, коим надлежало съехаться для того с нашими Послами в селе Каменце, близ Варшавы. Там, к удивлению Годунова и Троекурова, сии Депутаты встретили их следующими, неожиданными вопросами: "Соединит ли Государь Московский Россию с Королевством так, как Литва соединилась с Польшею, навеки и неразрывно? приступит ли к Вере Римской? будет ли послушен Наместнику Апостольскому? будет ли венчаться на Королевство и приобщится ли Святых Таин в Латинской Церкви, в Кракове, от Архиепископа Гнезненского? Будет ли в Варшаве чрез 10 недель? и напишет ли в своем титуле Королевство Польское выше Царства Московского?" Бояре ответствовали: "1) Государь желает навеки соединить Литву и Польшу с Россиею так, чтобы они всеми силами помогали друг другу в случае неприятельского нападения и чтобы их жители могли свободно ездить из земли в землю: Литовцы к нам, Россияне в Литву, с дозволения Государя. 2) Он родился и будет жить всегда в Греческой Православной Вере, следуя святым обрядам ее; венчаться на Королевство должен в Москве или в Смоленске, в присутствии ваших чинов Государственных; обязывается чтить Папу и не мешать действию его власти над Духовенством Польским, но не допустит его мешаться в дела Греческой Церкви. 3) Царь приедет к вам, когда успеет. 4) Корона Ягайлова будет под шапкою Мономаха, и титул Феодоров: Царь и Великий Князь всея России, Владимирский и Московский, Король Польский и Великий Князь Литовский. Если бы и Рим Старый и Рим Новый, или Царствующий град Византия, приложились к нам: то и древнего, славного их имени Государь не поставил бы в своем титуле выше России".

"Итак, Феодор не желает быть нашим Королем, - возразили Паны: - отказывает решительно, обещает неискренно; пишет, например, что его войско готово защитить нас от Султана: Турки обыкновенно впадают в нашу землю из Молдавии с Дуная, из Трансильвании, от Белагорода; а войско Московское далеко, еще далее Астраханское и Казанское. Султан, Цесарь, Шведы грозят нам войною в случае, если изберем Короля не по их желанию: что же даст нам Царь, и сколько денег будет давать ежегодно для содержания рати? ибо у нас довольно своих людей: Московских не требуем. Деньги нужны и для того, чтобы усилить сторону ваших доброжелателей на Сейме. Знаете ли, что Император за избрание Максимилиана обязывается тотчас прислать Вельможной Думе 600 тысяч золотых и ежегодно присылать столько же в течение шести лет; а Король Испанский 800 тысяч и столько же ежегодно в течение осьми лет?" - Послы сказали: "У Царя готово многочисленное легкое войско для вашей защиты: Козаки Волжские, Донские и самые Крымцы: ибо Ханом их будет присяжник Государев, Сайдет-Гирей. Царь намерен помогать вам и казною, но без всякого обязательства. Хвалитесь щедростию Австрии и Короля Испанского; но рассудите, что благоверный Царь желает венца Королевского не для своей пользы и чести, а единственно ради вашего спокойствия и величия. Сколько лет Христианская кровь лилася в битвах Россиян с Литвою? Государь мыслит навеки удалить сие бедствие; а вы, Паны, не думая о том, весите золото Испанское и Австрийское! Да будет, как вам угодно; и если казна для вас милее покоя Христианского, то знайте, что Государь не хочет быть купцем, и за деньги ему не надобно доброжелателей, ни вашего Королевства; не хочет питать сребролюбия людей бесчувственных ко благу отечества и вооружать их друг на друга в мятежных распрях Сейма: ибо не любит ни драк, ни беззакония!"

Сия твердость произвела сильное действие в Депутатах: они встали, несколько минут рассуждали между собою тихо и наконец с досадою объявили Послам, что Феодору не быть на престоле Ягеллонов; когда же Годунов и Троекуров предложили им отсрочить избрание Короля и послать Вельмож в Москву для новых объяснений с Царем, Кардинал Радзивил и другие Депутаты отвечали: "Вы смеетесь над нами. Из всех краев Литвы и Польши мы съехались в Варшаву, живем здесь осьмую неделю как на войне, тратим спокойствие и деньги; а вы хотите еще другого Сейма! Не разъедемся без выбора"; Тогда Феодоровы Послы советовали им избрать Максимилиана, благоприятеля России. "Не имеем нужды в ваших наставлениях, - сказали Паны с грубостию, - нам указывает Бог, а не Царь Русский". - Хотели по крайней мере заключить мир, но также не могли согласиться в условиях: Литва требовала Смоленска и земли Северской, а Феодор Дерпта. Разошлися с неудовольствием; но сим еще не кончились переговоры.

В сей самый день и в следующие были жаркие прения между государственными чинами Сейма, друзьями Австрии, Швеции и России. Первые, особенно Духовенство и все Епископы, говорили, что совесть не дозволяет им иметь Королем иноверца, еретика; а единомышленники их, светские Вельможи, прибавляли: "естественного, закоренелого врага Литвы и Польши, который сядет на Королевство с тяжким могуществом России, чтобы подавить нашу вольность, все права и законы. Вы жаловались на угнетение, когда Стефан привел к нам несколько сот Гайдуков Венгерских: что будет, когда увидим здесь грозную опричнину, несметные тысячи надменных, суровых Москвитян? Поверите ли, чтобы они в гордости своей захотели к нам присоединиться? Не скорее ли захотят приставить Державу нашу к Московской, как рукав к кафтану?" Другие унижали Феодора, называя его скудоумным, неспособным блюсти Государство, обуздывать своевольство, дать силу Королевской власти, прибавляя, что он едва ли чрез шесть месяцев может быть к ним, а Турки, непримиримые враги Царя, завоевателя двух или трех Держав Мусульманских, успеют между тем взять Краков. Вельможи нашей стороны возражали так: "Первый закон для Государства есть безопасность: избранием Феодора мы примиряем врага сильного, Россию, и находим в ней защиту от другого, не менее опасного: от Турков. Султан запрещает нам возвести Феодора на престол Королевства; но должно ли слушаться неприятеля? Не должно ли именно сделать, чего он не желает? Что касается до Веры, то Феодор крещен во имя Святой Троицы, и мы знаем, что в Риме есть Церковь Греческая: следственно Папа не осуждает сей Веры и без сомнения дозволит ему в ней остаться, с некоторыми, может быть, условиями. Феодор великодушно освободил наших пленников, усмирил мятежи в своем Царстве, два раза победил Хана; желает в духе любви соединить Державы, коих взаимная ненависть произвела столько бедствий, и будучи Властителем Самодержавным, господствовать именем закона над людьми свободными: где же его скудоумие? Не видим ли в нем Монарха человеколюбивого и мудрого? мог ли бы он без ума править Россиянами, непостоянными и лукавыми? К тому же скудоумие Властителя менее гибельно для Государства, чем внутренние раздоры. Мы замышляем не новое: сколь многие из вас, до избрания и после бегства Генрикова, хотели Царя Московского, в удостоверении, что Иоанн оставил бы тиранство в России, а к нам прибыл бы только с могуществом спасительным? Переменилось ли что-нибудь с того времени? разве к лучшему: ибо Феодор и в России не тиранствует, но любит подданных и любим ими".

Сии убеждения заставили Сейм возобновить переговоры: Депутаты его вторично съехались с Московскими Послами в Каменце и хотели, чтобы Царь немедленно дал Вельможной Думе 100 тысяч золотых на военные издержки, основал крепости не на Дону, где они могут быть полезны только для России, а на Литовской юго-западной границе, - платил жалованье Козакам Днепровским из казны своей, отвел земли Польской Шляхте не в дальних, диких степях, каких много и в Литве за Киевом, но в областях Смоленской и Северской. Послы изъявили некоторую уступчивость: соглашались дать Панам 100 тысяч золотых; не отвергали и других требований; предложили, чтобы Феодору писаться в титуле Царем всея России, Королем Польским, Великим Князем Владимирским, Московским и Литовским. Самое главное препятствие в рассуждении Веры уменьшилось, когда Воевода Виленский, Христофор Радзивил, и Троцкий, Ян Глебович, тайно сказали нашим Послам, что Феодор может, вопреки их Духовенству, остаться в Греческой Вере, если испросит только благословение у Папы и даст ему надежду на соединение Церквей. "Для своего и нашего блага (говорили они) Феодор должен быть снисходителен: ибо мы, в случае его упрямства, изберем врага России, Шведа, а не Максимилиана, о коем в Литве никто слышать не хочет, для того, что он корыстолюбив и беден: заведет нас в войну с Султаном и не поможет Королевству ни людьми, ни казною. Сам Император велик единственно титулом и богат только долгами. Знаем обычай Австрийцев искоренять права и вольности в землях, которые им поддаются, и везде обременять жителей несносными налогами. К тому же у нас писано в книгах и вошло в Пословицу, что Славянскому языку не видать добра от Немецкого!"

Но Феодор не хотел искать милости в Папе, ни манить его лживым обещанием соединения Церквей; не хотел также (чего неотменно требовали и все Литовские Паны) венчаться на Королевство в Польше, от Святителя Латинского, ужасаясь мысли изменить тем Православию или достоинству Российского Монарха - и Послы наши, имея дружелюбные свидания с Депутатами Сейма, 13 Августа услышали от них, что Канцлер Замойский и немногие Паны выбрали Шведского Принца, а Воевода Познанский, Станислав Згурка, и Зборовские Максимилиана. Тщетно Вельможи Литовские уверяли наших Бояр, что сие избрание, как незаконное, останется без действия; что если Феодор искренно желает быть Королем, и решится, не упуская времени, к ним приехать, то они все головами своими кинутся к Кракову и не дадут короны ни Шведу, ни Австрийцу! Замойский мечом и золотом вдовствующей Королевы Анны доставил престол Сигизмунду, уничтожив избрание Максимилиана. Послы наши успели только в одном: заключили с Вельможною Думою пятнадцатилетнее перемирие без всяких уступок и выгод, единственно на том условии, чтобы обеим Державам владеть, чем владеют, и чтобы избранному Королю подтвердить сей договор в Москве чрез своих уполномоченных. - Еще Феодор, выслушав донесение Степана Годунова и Троекурова, надеялся, что по крайней мере Литва не признает Сигизмунда Королем, и для того еще писал ласковые грамоты к ее Вельможам, соглашаясь быть особенным Великим Князем Литовским, Киевским, Волынским, Мазовским, обещая им независимость и безопасность; писал к ним и Годунов, отправив к каждому дары богатые (ценою в 20 тысяч нынешних рублей)... но поздно! Дворянин Ржевский возвратился из Литвы с вестию, что 16 декабря Сигизмунд коронован в Кракове и что Вельможи Литовские согласились на сей выбор. Ржевский уже знал о том, но вручил им дары: они взяли их с изъявлением благодарности и желали, чтобы Царь всегда был милостив к Литве единоверной!

Царь изъявил досаду, не за отвержение его условий на Сейме, но за избрание Сигизмунда: мы видели, что Феодор, подобно Иоанну, охотно уступал Королевство Эрцгерцогу, не имея никаких состязаний с Австриею; но тесная связь Шведской Державы с Польскою усиливала сих двух наших неприятелей, и главное обязательство, взятое Замойским с Сигизмунда, состояло в том, чтобы ему вместе с отцем его, Королем Иоанном, ополчиться на Россию: или завоевать Москву, или по крайней мере Смоленск, Псков, а Шведскому флоту Двинскую гавань Св. Николая, чтобы уничтожить нашу морскую торговлю. Дух Баториев, казалось, еще жил и враждовал нам в Замойском! - Тем более Феодор желал согласить виды и действия нашей Политики с Австрийскою: с 1587 года до 1590 мы слали гонца за гонцом в Вену, убеждая Императора доставить Максимилиану всеми способами корону Польскую, если не избранием, то силою - вызывались снабдить его и деньгами для вооружения - уверяли, что нам будет даже приятнее уступить сию Державу Австрии, нежели соединить с Россиею - живо описывали счастие спокойствия, которое утвердится тогда в Северной Европе и даст ей возможность заняться великим делом изгнания Турков из Византии - хвалились нашими силами, говоря, что от России зависит устремить бесчисленные сонмы Азиатские на Султана; что шах персидский выведет в поле 200 тысяч воинов, Царь бухарский 100 тысяч, хивинский 50 тысяч, иверский 50 тысяч, владетель шавкалский 30 тысяч, Князья Черкесские, тюменский, окутский 70 тысяч, ногаи 100 тысяч; что Россия, легко усмирив Шведа и не имея уже иных врагов, примкнет Крестоносные легионы свои к войскам Австрии, Германии, Испании, папы, Франции, Англии - и варвары Оттоманские останутся единственно в памяти! Гонцов Московских задерживали в Литве и в Риге: для того мы открыли путь в Австрию чрез Северный океан и Гамбург; хотели, чтобы Рудольф и Максимилиан немедленно прислали уполномоченных в Москву для договора, где и как действовать. Сведав же, что Замойский, следуя за бегущим Максимилианом, вступил в Силезию, одержал над ним решительную победу, взял его в плен, томил, бесчестил в неволе, Феодор стыдил Рудольфа неслыханным уничижением Австрии. Но все было бесполезно. Император в своих отзывах изъявлял только благодарность за доброе расположение Царя; вместо знатного Вельможи прислал (в Июне 1589) маловажного сановника Варкоча в Москву, извиняясь недосугами и неудобствами сообщения между Веною и Россиею; писал, что о войне Турецкой должно еще условиться с Испаниею и таить намерение столь важное от Англии и Франции, ибо они ищут милости в Султане; что война с Польшею необходима, но что надобно прежде освободить Максимилиана... И Царь узнал, что Император, вымолив свободу брата, клятвенно обязался не думать о короне Польской и жить в вечном мире с сею Державою. "Вы начинаете великие дела, но не вершите их, - писал Борис Годунов к Австрийскому Министерству, - для вас благоверный Царь наш не хотел слушать никаких дружественных предложений Султановых и Ханских; для вас мы в остуде с ними и с Литвою: а вы, не думая о чести, миритесь с Султаном и с Сигизмундом!" Одним словом, мы тратили время и деньги в сношениях с Австриею, совершенно бесполезных.

Гораздо усерднее, в смысле нашей Политики, действовал тогда варвар, новый Хан Крымский, преемник умершего (в 1588 году) Ислама, брат его, именем Казы-Гирей. Приехав из Константинополя с Султанскою милостивою грамотою и с тремястами Янычар господствовать над Улусами разоренными, он видел необходимость поправить их, то есть искать добычи, не зная другого промысла, кроме хищения. Надлежало избрать Литву или Россию в феатр убийств и пожаров; Хан предпочел Литву, в надежде на ее безначалие или слабость нового Короля; и готовясь силою опустошить Сигизмундову землю, хотел лестию выманить богатые дары у Феодора: писал к нему, что доброжелательствуя нам искреннее всех своих предместников, он убедил Султана не мыслить впредь о завоевании Астрахани; что Москва и Таврида будут всегда иметь одних неприятелей. В конце 1589 года Казы-Гирей известил Феодора о сожжении Крымцами многих городов и сел в Литве и в Галиции: хваля его доблесть и дружественное к нам расположение, Царь в знак признательности честил Хана умеренными дарами, однако ж держал сильное войско на берегах Оки; следственно худо ему верил.

Но Батория уже не было, Султан не ополчался на Россию, Хан громил Литву: сии обстоятельства казались Царю благоприятными для важного подвига, коего давно требовала честь России. Мы хвалились могуществом, имея действительно многочисленнейшее войско в Европе; а часть древней России была Шведским владением! Срок перемирия, заключенного с Королем Иоанном, уже исходил в начале 1590 года, и вторичный Съезд Послов на берегу Плюсы (в сентябре 1586 года) остался бесплодным: ибо Шведы не согласились возвратить нам своего завоевания: без чего мы не хотели слышать о мире. Они предлагали только мену: отдавали Копорье за погост Сумерский и за берега Невы. Иоанн жаловался, что Россияне тревожат набегами Финляндию, свирепствуя в ней как тигры; Феодор же упрекал Воевод Шведских разбоями в областях Заонежской, Олонецкой, на Ладоге и Двине: летом в 1589 году они приходили из Каянии грабить волости монастыря Соловецкого и Печенского, Колу, Керет, Ковду и взяли добычи на полмиллиона нынешних рублей серебряных. Склоняя Короля к уступкам, Царь писал к нему о своих великих союзниках, Императоре и Шахе. Король ответствовал с насмешкою: "Радуюсь, что ты ныне знаешь свое бессилие и ждешь помощи от других: увидим, как поможет тебе сват наш, Рудольф; а мы и без союзников управимся с тобою". Невзирая на сию грубость, Иоанн желал еще третьего съезда Послов, когда Феодор велел объявить ему, что мы не хотим ни мира, ни перемирия, если Шведы, сверх Новогородских земель, ими захваченных, не уступят нам Ревеля и всей Эстонии; то есть мы объявили войну!

Доселе Годунов блистал умом единственно в делах внешней и внутренней Политики, всегда осторожной и миролюбивой; не имея духа ратного, не алкая воинской славы, хотел однако ж доказать, что его миролюбие не есть малодушная боязливость в таком случае, где без стыда и без явного нарушения святых обязанностей власти нельзя было миновать кровопролития. Исполняя сей важный долг, он употребил все способы для несомнительного успеха: вывел в поле (если верить свидетельству наших приказных бумаг сего времени) около трехсот тысяч воинов, конных и пеших, с тремястами легких и тяжелых пушек. Все Бояре, все Царевичи (Сибирский Маметкул, Русланей Кайбулич, Ураз-Магмет Онданович Киргизский), все Воеводы из ближних и дальних мест, городов и деревень, где они жили на покое, должны были в назначенный срок явиться под Царскими знаменами: ибо тихий Феодор, не без сожаления оставив свои мирные, благочестивые упражнения, сел на бранного коня (так хотел Годунов!), чтобы войско оживить усердием, а главных сановников обуздывать в их местничестве безрассудном. Князь Федор Мстиславский, знатнейший из родовых Вельмож, начальствовал в большом полку, в передовом - Князь Дмитрий Хворостинин, Воевода славнейший умом и доблестию. Годунов и Федор Никитич Романов-Юрьев (будущий знаменитый Филарет), двоюродный брат Царя, находились при нем, именуясь Дворовыми или Ближними Воеводами. Царица Ирина ехала за супругом из Москвы до Новагорода, где Государь распорядил полки: велел одним воевать Финляндию, за Невою; другим Эстонию, до моря; а сам с главною силою, 18 Генваря 1590 [года], выступил к Нарве. Поход был труден от зимней стужи, но весел ревностию войска: Россияне шли взять свое - и взяли Яму, Генваря 27. Двадцать тысяч Шведов, конных и пеших, под начальством Густава Банера, близ Нарвы встретили Князя Дмитрия Хворостинина, который разбил их и втоптал в город, наполненный людьми, но скудный запасами: для того Банер, оставив в крепости нужное число воинов, ночью бежал оттуда к Везенбергу, гонимый нашею Азиатскою конницею, и бросив ей в добычу весь обоз, все пушки; в числе многих пленников находились и знатные чиновники Шведские. 4 Февраля Россияне обложили Нарву; сильною пальбою в трех местах разрушили стену и требовали сдачи города. Тамошний Воевода, Карл Горн, величаво звал их на приступ, и мужественно отразил его (18 Февраля): Воеводы Сабуров и Князь Иван Токмаков легли в проломе, вместе со многими детьми Боярскими, стрельцами, Мордовскими и Черкесскими воинами. Однако ж сие блистательное для Шведов дело не могло бы спасти города: пальба не умолкала, стены падали, и многочисленное войско осаждающих готовилось к новому приступу (21 Февраля). В то же время Россияне беспрепятственно опустошали Эстонию до самого Ревеля, а Финляндию до Абова: ибо Король Иоанн имел более гордости, нежели силы. Начались переговоры. Мы требовали Нарвы и всей Эстонии, чтобы дать мир Шведам; но Царь, исполняя Христианское моление Годунова (как сказано в наших приказных бумагах), удовольствовался восстановлением древнего рубежа: Горн именем Королевским (25 Февраля) заключил перемирие на год, уступив Царю, сверх Ямы, Иваньгород и Копорье, со всеми их запасами и снарядом огнестрельным, условясь решить судьбу Эстонии на будущем съезде Послов: Московских и Шведских - даже обещая уступить России всю землю Корельскую, Нарву и другие города Эстонские. Мы хвалились умеренностию. Оставив Воевод в трех взятых крепостях, Феодор спешил возвратиться в Новгород к супруге и с нею в Москву торжествовать победу над одною из Держав Европейских, с коими отец его не советовал ему воевать, боясь их превосходства в ратном искусстве! Духовенство со крестами встретило Государя вне столицы, и Первосвятитель Иов в пышной речи сравнивал его с Константином Великим и Владимиром, именем отечества и Церкви благодаря за изгнание неверных из недр Святой России и за восстановление олтарей истинного Бога во граде Иоанна III и в древнем владении Славян Ильменских.

Скоро вероломство Шведов доставило новый значительный успех оружию миролюбивого Феодора. Король Иоанн, упрекая Горна малодушием, объявил договор, им заключенный, преступлением, усилил войско в Эстонии и выслал двух Вельмож, Наместников Упсальского и Вестерготского, на съезд с Князем Федором Хворостининым и Думным Дворянином Писемским к устью реки Плюсы, не для того, чтобы отдать России Эстонию, но чтобы требовать возвращения Ямы, Иванягорода и Копорья. Не только Феодоровы Послы, но и Шведские воины, узнав о сем, изъявили негодование: стоя на другом берегу Плюсы, кричали нашим: "не хотим кровопролития!" и принудили своих уполномоченных быть снисходительными, так, что они, уже ничего не требуя, кроме мира, наконец уступили России Корельскую область. Мы неотменно хотели Нарвы - и Послы разъехались; а Шведский генерал, Иоран Бое, в ту же ночь вероломно осадил Иваньгород: ибо срок Нарвского договора еще не вышел. Но мужественный Воевода, Иван Сабуров, в сильной вылазке наголову разбил Шведов: и генерала Бое и самого Герцога Зюдерманландского, который с ним соединился. Главная рать Московская стояла в Новегороде: она не приспела к битве, нашла крепость уже освобожденною и только издали видела бегство неприятеля.

Воюя с Шведами, Феодор желал соблюсти мир с Литвою, и в то время, когда полки Московские шли громить Эстонию, Годунов известил всех градоначальников в Ливонии Польской, что они могут быть спокойны, и что мы не коснемся областей ее, в точности исполняя договор Варшавский. Но Сигизмунд молчал: чтобы узнать его расположение, Дума Московская послала гонца в Вильну с письмом к тамошним Вельможам, уведомляя их о намерении Хана снова идти на Литву, и прибавляя: "Казы-Гирей убеждал Государя нашего вместе с ним воевать вашу землю и предлагал ему Султанским именем вечный мир; но Государь отказался, искренно вам доброжелательствуя. Остерегаем вас, думая, что рано или поздно вы увидите необходимость соединиться с Россиею для общей безопасности Христиан". Сие лукавство не обмануло Панов: читая письмо, они усмехались и весьма учтивою грамотою изъявили нам благодарность, сказав однако ж, что у них другие слухи; что сам Феодор, если верить пленникам Крымским, обещаниями и дарами склоняет Хана ко впадениям в Литву. Между тем 600 Ли

АЛЬБЕРТ ЭЙНШТЕЙН

(1879–1955)

Его имя часто на слуху в самом обычном просторечии. «Эйнштейном здесь и не пахнет»; «Ничего себе Эйнштейн»; «Да, это точно не Эйнштейн!». В его век, когда доминировала как никогда ранее наука, он стоит особняком, словно некий символ интеллектуальной мощи. Иной раз даже как бы возникает мысль: человечество делится на две части — Альберт Эйнштейн и весь остальной мир.

Эйнштейн со своими открытиями и откровениями был в центре всего нового, необычного, всего этого колдовства, такого загадочного и фантастического.

Альберт Эйнштейн родился 14 марта 1879 года в маленьком австрийском городке Ульме. Герман Эйнштейн, отец великого физика, ещё в школьные годы выделялся среди своих однокашников великолепными математическими способностями. Альберту был один год, когда семья перебралась в Мюнхен. В пять лет Альберт увидел магнитный компас и преисполнился благоговейного трепета и удивления, не угасавших всю жизнь. Эти чувства лежали в основе всех его величайших научных достижений. Позднее, в двенадцать лет, он испытал такое же изумление, впервые заглянув в учебник геометрии.

В Мюнхене Альберт поступил в начальную школу, а затем в луитпольдовскую гимназию. Закончив шесть классов, он жил до осени 1895 года в Милане и учился самостоятельно.

Осенью 1895 года он приезжает в Швейцарию, чтобы поступить в Высшее техническое училище в Цюрихе, политехникум — так называлось кратко это учебное заведение. К сожалению, его знания по историко-филологическому циклу оказались недостаточными. Экзамены по ботанике и французскому языку были провалены. Директору политехникума очень понравился молодой человек-самоучка, и он посоветовал Эйнштейну поступить в последний класс кантональной школы в Аарау, чтобы получить аттестат зрелости.

«Не переживайте, Джузеппе Верди тоже не сразу приняли в Миланскую консерваторию. У вас большое будущее, я в этом уверен», — сказал директор.

После года обучения в Аарау, Альберт решил стать преподавателем физики, и в октябре 1896 года Эйнштейн, наконец, был принят в политехникум на учительский факультет.

В первый год обучения в политехникуме Эйнштейн усердно работал в физической лаборатории, «увлечённый непосредственным соприкосновением с опытом». Кроме интереса к теоретической физике, в студенческие годы Эйнштейн интересуется геологией, историей культуры, экономикой, литературоведением. И продолжает заниматься и заниматься самообразованием… На его столе появляются труды Гельмгольца, Герца и даже Дарвина.

Альберт делал всё для того, чтобы получить швейцарское гражданство. Кроме всех формальностей, ему необходимо было внести тысячу франков. Материальное положение семьи Эйнштейна было труднейшим, Герман Эйнштейн мог присылать сыну лишь 100 франков ежемесячно, большую часть из этой суммы Альберт откладывал, отказывая себе во всём. Питался он очень скромно, так же и одевался. Альберт надеялся на то, что, будучи гражданином Швейцарии, он сможет получить работу школьного учителя. Летом 1900 года политехникум был закончен, оценки, полученные Эйнштейном, были средние. Альберт получил диплом учителя физики и математики, а в 1901 году — швейцарское гражданство. В швейцарскую армию Эйнштейна не взяли, так как у него нашли плоскостопие и расширение вен.

С момента окончания политехникума в 1900 году и до весны 1902 года Альберт Эйнштейн не мог найти постоянной работы. Эйнштейн был очень рад, когда ему представилась возможность заменять учителя в Винтертуре. Но это продолжалось недолго: работа кончилась, деньги кончились. Эйнштейн голодал. Такой образ жизни привёл к тому, что он получил болезнь печени, которая мучила его всю жизнь. Затем недолгое время Эйнштейн преподавал математику и физику в Шафхаузене, в пансионате для иностранцев, готовящихся к поступлению в учебные заведения Швейцарии.

Дела шли хуже и хуже. Альберт как-то сказал, что, видимо, ему вскоре придётся ходить со скрипкой по улицам, чтобы заработать на кусок хлеба. В эти тяжёлые годы Эйнштейн написал статью «Следствия теории капиллярности», она была опубликована в 1901 году в берлинских «Анналах физики». В статье велись рассуждения о силах притяжения между атомами жидкостей.

По рекомендации своего друга математика Марселя Гроссмана Альберт Эйнштейн был зачислен на должность эксперта третьего класса с годовым жалованием 3500 франков в федеральное бюро патентов в Берне. Там он проработал семь с лишним лет — с июля 1902 по октябрь 1909 года. Необременительная работа и простой уклад жизни позволили Эйнштейну именно в эти годы стать крупнейшим физиком-теоретиком. После работы у него оставалось достаточно много времени для того, чтобы заниматься собственными исследованиями.

Через полгода после получения работы в патентном бюро Альберт Эйнштейн женился на Милеве Марич. Он поселился со своей женой в Берне. Эйнштейны снимали верхний этаж в доме бакалейщика. В мае 1904 года у Эйнштейнов родился сын, названный Гансом-Альбертом.

Милева Марич (Марити) родилась в 1875 году в городе Тителе (Венгрия) в католической семье. Двадцатисемилетняя супруга меньше всего могла служить образцом швейцарской феи домашнего очага, вершиной честолюбия которой является сражение с пылью, молью и сором.

Что для Эйнштейна означала хорошая хозяйка? «Хорошая хозяйка дома та, которая стоит где-то посередине между грязнушкой и чистюлей». По воспоминаниям матери Эйнштейна, Милева была ближе к первой.

«Однако следует записать в пользу Милевы то, — продолжает Зелинг в своих воспоминаниях, — что она храбро делила с Эйнштейном годы нужды и создала ему для работы, правда, по богемному неустроенный, но всё же сравнительно спокойный домашний очаг». Да, впрочем, Эйнштейну мало и нужно было, ведь в повседневной жизни он хотел быть как можно более простым и непритязательным. Когда один из знакомых Эйнштейна спросил у него, почему для бритья и умывания он пользуется одним и тем же куском мыла, великий физик ответил: «Два куска мыла — это слишком сложно для меня». Сам Эйнштейн называл себя «цыганом» и «бродягой» и никогда не придавал значения своему внешнему виду.

В 1904 году он закончил и послал в журнал «Анналы физики» статьи, посвящённые изучению вопросов статистической механики и молекулярной теории теплоты. В 1905 году эти статьи были напечатаны. Как выразился известный физик Луи де Бройль, эти работы были словно сверкающие ракеты, осветившие мрак ночи, открывшие нам нескончаемые и неизвестные просторы Вселенной.

Учёный смог объяснить броуновское движение молекул и сделал вывод о том, что можно вычислить массу и число молекул, находящихся в данном объёме. Через несколько лет это открытие повторил французский физик Жан Перрон, получивший за него Нобелевскую премию.

Во второй работе предлагалось объяснение фотоэффекта. Эйнштейн предположил, что некоторые металлы могут испускать электроны под действием электромагнитного излучения. В данном направлении стали работать сразу два учёных: француз Филипп Делинар и немец Макс Планк. Каждый из них за своё открытие получил Нобелевскую премию.

Третья, самая замечательная работа Эйнштейна привела к созданию специальной теории относительности. Учёный пришёл к выводу, что ни один материальный объект не может двигаться быстрее света. На основании этого он пришёл к заключению, что масса тела зависит от скорости его движения и представляет собой «замороженную энергию», с которой связана формулой — масса, умноженная на квадрат скорости света.

После публикации этих статей к Эйнштейну пришло академическое признание. Весной 1909 года Эйнштейн был назначен экстраординарным профессором теоретической физики Цюрихского университета.

28 июля 1910 года у Эйнштейнов родился второй сын Эдуард. В начале 1911 года учёного пригласили занять самостоятельную кафедру в немецком университете в Праге. А летом следующего года Эйнштейн возвратился в Цюрих и занял место профессора в политехникуме, в том самом, где он сидел за студенческой скамьёй.

Летом 1913 года Эйнштейн с сыном Гансом-Альбертом и Мари Кюри с её дочерьми Ирен и Евой провели некоторое время в одном из самых прекрасных мест Швейцарии, на леднике Энгадин. По воспоминаниям Мари Кюри, Эйнштейн даже в моменты отдыха, с рюкзаком на плечах, не переставал думать о той проблеме, которая волновала его в данный момент: «Однажды, когда мы поднимались на кручу и надо было внимательно следить за каждым шагом, Эйнштейн вдруг остановился и сказал: „Да, да, Мари, задача, которая сейчас стоит передо мной, — это выяснить подлинный смысл закона падения тел в пустоте“». Он потянулся было даже за листком бумаги и пером, торчавшими у него, как всегда, в боковом кармане. «Мари сказала, что… как бы им не пришлось проверять сейчас этот закон на своём собственном примере! Альберт громко расхохотался, и мы продолжали наш путь».

Рождение новой теории было очень трудным для Эйнштейна, об этом он 25 июня 1913 года писал Маху: «В эти дни Вы, наверное, уже получили мою новую работу об относительности и гравитации, которая, наконец, была окончена после бесконечных усилий и мучительных сомнений. В будущем году во время солнечного затмения должно выясниться, искривляются ли световые лучи вблизи Солнца, другими словами, действительно ли подтверждается основное фундаментальное предположение об эквивалентности ускорения системы отсчёта, с одной стороны, и полем тяготения, с другой. Если да, то тем самым будут блестяще подтверждены — вопреки несправедливой критике Планка — Ваши гениальные исследования по основам механики. Потому что отсюда с необходимостью следует, что причиной инерции является особого рода взаимодействие тел — вполне в духе Ваших рассуждений об опыте Ньютона с ведром».

В 1914 году Эйнштейна пригласили в Германию на должность профессора Берлинского университета и одновременно директора Физического института кайзера Вильгельма. В том же году разразилась Первая мировая война, но как швейцарский гражданин Эйнштейн не принял в ней участия.

В 1915 году в Берлине учёный завершил свой шедевр — общую теорию относительности. В ней было не только обобщение специальной теории относительности, но излагалась и новая теория тяготения. Эйнштейн предположил, что все тела не притягивают друг друга, как считалось со времён Исаака Ньютона, а искривляют окружающее пространство и время. Это было настолько революционное представление, что многие учёные сочли вывод Эйнштейна шарлатанством. Среди прочих явлений, предсказывалось отклонение световых лучей в гравитационном поле, что и подтвердили английские учёные во время солнечного затмения 1919 года. Когда было официально объявлено о подтверждении его теории, Эйнштейн за одну ночь стал знаменит на весь мир. Он никогда не мог этого понять и, посылая рождественскую открытку своему другу Генриху Зангеру в Цюрих, писал: «Слава делает меня всё глупее и глупее, что, впрочем, вполне обычно. Существует громадный разрыв между тем, что человек собою представляет, и тем, что другие думают о нём или, по крайней мере, говорят вслух. Но всё это нужно принимать беззлобно».

В 1918 году, через несколько недель после подписания перемирия, Эйнштейн поехал в Швейцарию. Во время своего визита он расторгнул брак с Милевой Марич. После развода со своей первой женой он продолжал заботиться о ней и о своих сыновьях, старший из которых уже оканчивал гимназию в Цюрихе. Когда в ноябре 1922 года Эйнштейну была присуждена Нобелевская премия, он передал сыновьям всю полученную сумму. И в то же время он постоянно заботился о двух дочерях своей второй жены Эльзы.

Эльза Эйнштейн-Ловенталь родилась в 1876 году в Гехингене. Её отец Рудольф был двоюродным братом Германа Эйнштейна, её мать Фанни — родной сестрой Паулины Эйнштейн. Таким образом, Эльза была двоюродной сестрой Альберта по материнской линии и троюродной — по отцовской. Эльза и Альберт знали, конечно, друг друга ещё с детства. В двадцать лет Эльза вышла замуж за торговца по фамилии Ловенталь. От первого брака у неё родились две дочери, Ильза и Марго. Но брак был недолгим.

2 июня 1919 года Эльза и Альберт Эйнштейн поженились. Ещё раньше дочери Эльзы официально приняли фамилию Эйнштейн. Альберт Эйнштейн переехал в квартиру новой жены. В 1920 году Эйнштейн писал Бессо, что «находится в хорошей форме и прекрасном настроении».

Эльза ежечасно опекала своего мужа, своего «Альбертля». Чарли Чаплин, который познакомился с ней в 1931 году, писал: «Из этой женщины с квадратной фигурой так и била жизненная сила. Она откровенно наслаждалась величием своего мужа и вовсе этого не скрывала, её энтузиазм даже подкупал». А вот мнение Луначарского: «Она — женщина не первой молодости, седая, но обворожительная, всё ещё прекрасная красотой нравственной, больше даже, чем красотой физической. Она вся — любовь к своему великому мужу; она вся готова отдаться защите его от грубых прикосновений жизни и предоставлению ему того великого покоя, где зреют его мировые идеи. Она проникнута сознанием великого значения его как мыслителя и самым нежным чувством подруги, супруги и матери к нему, как к привлекательнейшему и своеобразному взрослому ребёнку». У Ильзы и Марго были прекрасные отношения с Эйнштейном. Эльза была безмерно счастлива.

Несмотря на то что Эйнштейн был признан одним из крупнейших физиков мира, в Германии он подвергался преследованиям из-за своих антимилитаристских взглядов и революционных физических теорий. В Германии учёный прожил до 1933 года. Там он постепенно стал мишенью для ненависти. Ещё бы, либерал, гуманист, еврей, интернационалист, он вызывал злобу у тамошних националистов и антисемитов, поощряемых к тому же и несколькими немецкими учёными-завистниками. Мощная фракция, как характеризовал их Эйнштейн, находя вместе с тем всё происходящее полным комизма и достойным смеха. Он именовал её «Компанией теории антиотносительности, лимитед». Когда к власти пришёл Гитлер, Эйнштейн покинул страну и переехал в США, где начал работать в институте фундаментальных физических исследований в Принстоне,

Слава Эйнштейна не меркла и вызвала колоссальный поток разнообразных писем. Например, школьница из Вашингтона жаловалась, что ей с трудом даётся математика и приходится заниматься больше других, чтобы не отстать от товарищей. Отвечая ей, Эйнштейн, в частности, писал: «Не огорчайтесь своими трудностями с математикой, поверьте, мои затруднения ещё больше, чем ваши».

Второго августа 1939 года Эйнштейн обратился с письмом к президенту США Франклину Рузвельту о предупреждении возможности использования атомного оружия фашистской Германией. Он писал о том, что исследования по расщеплению урана могут привести к созданию оружия огромной разрушительной силы.

Позднее учёный жалел об этом письме. Энштейн выступал с осуждением американской «атомной дипломатии», заключавшейся в монополии США в области атомного оружия. Он критиковал правительство Соединённых Штатов за то, что оно пыталось шантажировать другие страны.

Учёный был категорически против разрушительного применения научных открытий, он верил, что в будущем научные открытия будут использованы только в интересах людей. Потрясённый ужасающими последствиями ядерных взрывов, учёный стал горячим противником войны, считая, что использование ядерного оружия представляет угрозу самому существованию человечества.

Незадолго до смерти Эйнштейн стал одним из инициаторов воззвания крупнейших учёных мира, обращённого к правительствам всех стран, с предупреждением об опасности применения водородной бомбы. Это воззвание стало началом движения, объединившего виднейших учёных в борьбе за мир, которое получило название Пагуошского. После смерти Эйнштейна его возглавил крупнейший английский философ и физик Бертран Рассел.

18 апреля 1955 года в 1 час 25 минут Эйнштейн умер от аневризмы аорты. Эйнштейн, ненавидевший культ личности, запретил всяческие погребальные церемонии. Двенадцать самых близких человек шли за гробом на следующий день. Место и время похорон не были известны больше никому (так гласило завещание). Речей не было, прах учёного Эйнштейна был предан огню в крематории Юинг-Симтери, пепел был развеян по ветру.

АННА АВСТРИЙСКАЯ — КАРДИНАЛ РИШЕЛЬЁ

Прославленный государственный деятель Франции Арман Жан дю Плесси, известный больше как кардинал или герцог де Ришельё, прозванный современниками «Красным кардиналом», родился 9 сентября 1585 года недалеко от Парижа. Его жизнь была окружена легендами, тайнами и невероятными рассказами, которые преследовали Ришельё до конца его дней.

До тех пор, пока молодому человеку не исполнилось двадцать лет, близкие готовили Армана к военной карьере. Однако судьба распорядилась иначе, и будущий герцог стал священником, надев рясу духовника весной 1607 года. Несколько лет спустя он был представлен к королевскому двору и так очаровал монарха своими блестящими знаниями, ораторскими способностями и личным обаянием, что король наградил Ришельё почётным орденом «Святого Духа» и сделал своим епископом. Будущий герцог был молод, красив и талантлив. Он сразу же приобрёл друзей, завязал знакомства с влиятельными фигурами королевского дворца и очаровал придворных дам своими изысканными манерами, умением красиво говорить и рассыпать самые утончённые комплименты. Известно, что Ришельё по воле родителей был женат на некой Розалии де Рошенуар, однако со своей супругой жил раздельно и поддерживал с ней отношения лишь посредством писем. О совместной жизни с женой Арман даже не думал — его супруга была дурна собой, горбата и так некрасива лицом, что не вызывала у мужа, кроме жалости, никаких чувств.

Когда в 1610 году король Генрих IV был убит, новым французским королём стал девятилетний Людовик XIII. Регентшей при мальчике была назначена его мать, Мария Медичи. Надменная, жестокая и ограниченная, Мария во всём полагалась на своего любимца Кончини, однако, будучи его любовницей, всё чаще смотрела на статного молодого епископа Ришельё.

Спустя несколько лет Людовик назначил епископа духовником собственной жены, молодой королевы Анны Австрийской. Анна, ставшая супругой юного короля, тосковала по родине и была несчастлива в браке. Царствующий муж был слишком непонятен ей и далёк, а молодая королева всё больше становилась подавленной и грустной. Заметив неудовлетворённость и страдания королевской супруги, епископ Ришельё постарался завоевать расположение чужестранки и стать для неё искренним и добрым другом. Вскоре благодарная испанка уже доверяла самые сокровенные тайны своему духовнику, а тот, в свою очередь, рассказывал Анне о своих тайных связях с самыми знатными дамами и раскрывал секреты чувственной любви.

Говорили, что Ришельё страстно любил королеву, которая по праву считалась самой красивой женщиной того времени, но та вряд ли отвечала ему взаимностью. Несмотря на близкую привязанность к другу Анна не испытывала к нему сердечных чувств. Однако епископ, один из самых известных любовников страны, встреч с которым добивалось немало самых красивых и богатых женщин Франции, отдал своё сердце молодой королеве. Он писал ей тайные письма, посвящал стихи и оды, был готов на любой, даже самый безумный поступок.

Однажды одна из любимых фрейлин королевы решила подшутить над прославленным сердцеедом, к которому сама испытывала неоднозначные чувства. Она шепнула епископу, что королева желала бы увидеть влюблённого поклонника танцующим в наряде шута. Ришельё, ни на минуту не сомневаясь в правдивости желания Анны, уже к вечеру пришёл в покои к возлюбленной, где около часа танцевал и пел перед удивлённой подругой. Когда же он понял, что его лишь разыграли, влюблённый герцог ничуть не обиделся. Всегда печальной и задумчивой королеве в тот вечер он доставил несколько радостных и незабываемых минут, а на лице возлюбленной ещё долго сияла счастливая улыбка.

Но проходили годы, а королева так и не смогла ответить другу взаимностью. Напротив, их политические разногласия давали о себе знать, и вскоре бывшие друзья уже не могли даже беседовать спокойно: они ссорились, упрекали друг друга и часто даже не разговаривали по несколько дней.

К тому же Анна наблюдала, как королева-мать приближала королевского священника к себе настолько, что вскоре вступила с ним в любовную связь. Но любовниками им пришлось быть недолго. Через полгода против Марии был составлен заговор, после которого она была выслана из Франции, а епископ Ришельё попал в немилость и опалу и провёл несколько лет в ужасном страхе, заговорах и унижениях. Прошло несколько лет, прежде чем в 1624 году он снова вернулся во дворец и стал советником короля Людовика XIII, а также главным министром. Он управлял Францией долгих восемнадцать лет.

Политика Ришельё была решительна и достаточно жестока, однако всё, что он делал, было совершено на благо Франции. Это понимали и окружение короля, и сам монарх. Однако своими блистательными способностями, безграничным доверием короля герцог нажил при дворе много врагов, которые постоянно устраивали против него заговоры.

Анна Австрийская, часто принимавшая участие в заговорах против Ришельё, однажды вдруг отошла от государственных дел и всерьёз увлеклась молодым кардиналом Мазарини. В то же время она родила сына, будущего короля Франции Людовика XIV. Говорили, будто бы отцом ребёнка являлся фаворит королевы.

Кардинал Ришельё больше не надеялся на взаимные чувства и с тех пор поддерживал с королевой лишь официальные отношения. Обладая и без того слабым здоровьем, он чувствовал себя всё хуже: участившиеся ревматические боли и приступы лихорадки измучили его тело, а в 1633 году врачи поставили диагноз каменной болезни. Герцог Ришельё понимал, что жить ему оставалось недолго. Однако, вопреки мрачным прогнозам врачей, он прожил ещё девять лет и даже продолжал работать. Герцог умер в декабре 1642 года от воспаления лёгких в пятидесятисемилетнем возрасте. Говорили, что его смерть вызвала при дворе немалую радость, и даже король, во многом обязанный смелому министру, успокоился и вздохнул с облегчением. Через полгода умер Людовик XIII. На престол взошёл его малолетний сын Людовик XIV, а регентшей при нём стала королева Анна Австрийская.

Королева управляла страной вместе с кардиналом Мазарини ещё несколько лет, и после смерти законного супруга, якобы даже тайно повенчалась с любовником. Когда Мазарини умер в 1661 году, её сын, Людовик XIV, стал править Францией самостоятельно, а бывшая когда-то самой красивой женщиной Европы и сильной любовью великого герцога Ришельё Анна Австрийская ушла в монастырь Валь де Грас, где и скончалась спустя пять лет.

Исторический портал

Aladdin

Адрес: Россия Санкт Петербург Гражданский пр.


E-mail: Salgarys@yandex.ru

Сделать бесплатный сайт с uCoz