ПОКУШЕНИЕ НА УЛЬЯНОВА (ЛЕНИНА)

Россия. 30 августа 1918 года

30 августа 1918 года было совершено покушение на председателя Совета Народных Комиссаров, вождя большевиков Владимира Ильича Ульянова (Ленина). Через несколько дней в газете появилось краткое сообщение о расстреле Фанни Ройдман (Каплан).

В роковой день, как обычно по пятницам, в Москве проводились митинги. В.И. Ленин после выступления на Хлебной бирже, ближе к вечеру, приехал на завод Михельсона и быстро направился в Гранатный корпус, где собралось несколько сот солдат, заводчан и жителей Замоскворечья.

Не успел шофер Гиль развернуть машину, как к нему подошли какие‑то женщины и одна из Них спросила:

— Кажется, товарищ Ленин приехал?

— Не знаю, — сухо ответил Гиль. Женщина рассмеялась:

— Как же так? Шофер и не знаете, кого привезли? Гиль нахмурился, но ответил сдержанно:

— Какой‑то оратор.

После выступления почти у самой машины Ленина остановила кастелянша Петропавловской больницы Попова и пожаловалась на несправедливость работников заградительных отрядов на железных дорогах:

— Почему они отбирают хлеб, который люди везут из деревни от родственников? Ведь издан декрет, чтобы не отбирали.

— Заградотрядчики иногда поступают неправильно, — согласился Ленин. — Но эти явления — временные. Снабжение Москвы хлебом скоро улучшится.

Разговор Владимира Ильича с кастеляншей Поповой и еще с одной женщиной продолжался одну‑две минуты. И когда он, сделав последний шаг к машине, взялся за ручку двери, раздался первый выстрел…

Гиль устремился было за стрелком, но спохватился: Владимир Ильич — один! Шофер вернулся к машине. Ленин лежал на земле. Гиль наклонился над ним и услышал: «Поймали его или нет?».

Владимир Ильич думал, что в него стрелял мужчина.

Но до сих пор остаются неясными многие обстоятельства этого преступления. Оказывается, даже время покушения никогда не было точно определено. Более того, расхождение во времени достигает нескольких часов!

Опубликованное в «Правде» обращение Моссовета утверждало, что покушение произошло в 7 часов 30 минут вечера. Существенную поправку в определении времени покушения вносит шофер Ленина С. Гиль, человек весьма пунктуальный и один из немногих достоверных свидетелей. В своих показаниях, данных 30 августа, он заявил: «Я приехал с Лениным около 10 часов вечера на завод Михельсона».

Речь Ленина на митинге, по мнению Гиля, длилась около часа. Иными словами, покушение могло быть совершено не раньше 10 часов, а скорее, около 11 часов вечера, когда окончательно стемнело и наступила ночь. Если это так, то, имея сильный дефект зрения, Каплан физически была не способна совершить покушение с той точностью, с какой оно было осуществлено.

После окончания митинга Ленин вышел во двор завода, продолжая беседу со слушателями и отвечая на их вопросы. По воспоминаниям Бонч‑Бруевича, со ссылкой на шофера Гиля, последний сидел за рулем и смотрел, полуобернувшись, на подходившего Ленина. Услышав выстрел, он моментально повернул голову и увидел женщину с левой стороны машины у переднего крыла, целившуюся в спину Ленина. Затем раздались еще два выстрела, и Ленин упал.

Эта картина легла в основу всех исторических работ и была воспроизведена в классической сцене покушения в кинофильме «Ленин в 1918 году»: женщина‑брюнетка с еврейской внешностью целится из револьвера в спину вождя русской революции. Что же было в действительности? На допросе Гиль показал: «Я увидел… протянувшуюся из‑за нескольких человек женскую руку с браунингом». И все!

Возможно, террорист мог быть опознан человеком, задержавшим впоследствии Каплан? Это предположение опровергается показаниями комиссара С. Ба‑тулина, который через некоторое время после покушения задержал Ф. Каплан. В момент выхода Ленина с завода Батулин находился от него на расстоянии 10—15 шагов. Позднее он поправился, указав, что был еще дальше— в 15— 20 шагах. Батулин показал: «Человека, стрелявшего в тов. Ленина, я не видел».

Между тем события после выстрелов развивались следующим образом. Толпа начала разбегаться. Гиль бросился в ту сторону, откуда стреляли.

«…Стрелявшая женщина бросила мне под ноги револьвер и скрылась в толпе», — показывает Гиль, уверенный, что стреляла именно женщина, так как он видел женскую руку. Других подробностей он не сообщает.

Любопытна судьба брошенного оружия. «При мне, — утверждает Гиль, — револьвера этого никто не поднял. Только по дороге один из двух человек, сопровождавших раненого Ленина, объяснил Гилю: „Я подтолкнул его ногой под автомобиль“.

В это время очевидец покушения С. Батулин закричал, не растерявшись: «Держи, лови!» Позднее, в письменных показаниях, присланных на Лубянку 5 сентября 1918 года, Батулин напишет, что кричал: «Держите убийцу тов. Ленина!» С этим криком он и выбежал с заводского двора на Серпуховскую улицу. По ней группами и в одиночку бежали в различных направлениях перепуганные выстрелами и общей сумятицей люди. Батулин поясняет, что своими криками он хотел остановить тех людей, которые видели, как Каплан стреляла в Ленина, и привлечь их к погоне за преступником. Судя по всему, никто не внял крикам Батулина и не выразил желания помочь ему в розысках убийцы. Пробежав от завода до трамвайной остановки на Серпуховской улице, С. Батулин остановился, так как ничего подозрительного не увидел. Только потом он заметил позади себя около дерева женщину с портфелем и зонтиком в руках, своим странным видом остановившую его внимание. Не остается ничего другого, как предположить, что Фанни Каплан — а это была она — вообще никуда не бежала. Она просто стояла все время на одном месте, на Серпуховской улице, на достаточно далеком расстоянии от заводского двора, где раздались выстрелы. Это и была та странность, так поразившая Батулина. «Она имела вид человека, спасающегося от преследования, запуганного и затравленного», — заключает он.

Комиссар Батулин задает ей простой вопрос: кто она и зачем сюда попала? «На мой вопрос, — говорит Батулин, — она ответила: „ЭТО сделала не я“.

Странный ответ возбудил подозрительность Батулина. Он обыскал ее карманы и, взяв портфель и зонтик, предложил следовать за собой.

«В дороге, — продолжает Батулин, — я ее спросил, чуя в ней лицо, покушавшееся на тов Ленина: „Зачем вы стреляли в тов. Ленина?“, на что она ответила: „А зачем вам это нужно знать?“ — что меня окончательно убедило в покушении этой женщины на тов. Ленина».

А вокруг задержанной начали уже накаляться страсти ошеломленной покушением толпы. Кто‑то крикнул, что стреляла именно она. И тогда толпа пришла в неистовство. «Убить! Растерзать на куски!» — кричали разъяренные рабочие. В этой обстановке массового психоза толпы, находившейся на грани линчевания, на повторный вопрос Батулина: «Вы стреляли в тов. Ленина?» — задержанная неожиданно ответила утвердительно.

Столь несомненное в глазах толпы подтверждение виновности вызвало, по‑видимому, такой приступ бешенства, что потребовалось создать цепь из вооруженных людей, чтобы предотвратить самосуд и сдержать бушевавшую массу, требовавшую смерти преступницы.

Каплан привели в военный комиссариат Замоскворецкого района, где она и была впервые допрошена.

Каплан допрашивали председатель Московского ревтрибунала A.M. Дьяконов, нарком юстиции Д.И. Курский, чекист Я.Х. Петере. Сотрудник ВЧК И.А. Фридман позднее вспоминал, что на одном из допросов присутствовал Свердлов. По делу были привлечены (арестованы и доставлены в ВЧК для допроса) 14 человек. Все были оправданы и освобождены. В следственном деле 17 свидетельских показаний, но ни одно категорически не утверждает, кто все‑таки стрелял. Хотя все свидетели заявляли, что стреляла женщина.

Личность задержанной Батулиным женщины была установлена сразу. Протокол первого допроса начинался словами: «Я, Фаня Ефимовна Каплан…» До 16 лет она жила под фамилией Ройдман, а с 1906 года стала носить фамилию Каплан. На каторгу Фанни попала совсем молодой девушкой. Ее взгляды сильно изменились в тюрьме, главным образом под влиянием известных деятелей партии социалистов‑революционеров, с которыми она вместе сидела, прежде всего Марии Спиридоновой. «В тюрьме мои взгляды оформились, — писала Каплан, — я сделалась из анархистки социалисткой‑революционеркой».

Позднее она уточнила, что в эсеровской партии она скорее разделяет взгляды Виктора Чернова. Это было единственным, хотя и достаточно шатким основанием для объявления Каплан принадлежащей к партии правых эсеров.

На допросах Каплан, не сдерживая себя, говорила, что считает Ленина предателем революции. Дальнейшее его существование подрывает веру в социализм. «Чем дольше он живет, — убежденно заявила она, — он удаляет идею социализма на десятки лет».

Весной 1918 года Каплан предложила свои услуги в деле покушения на Ленина находившемуся тогда в Москве Нилу Фомину, бывшему члену Учредительного собрания, расстрелянному впоследствии колчаковцами. Это предложение Фомин довел до сведения члена ЦК партии эсеров В. Зензинова, а тот передал об этом в ЦК Признавая возможным вести вооруженную борьбу с большевиками, партия эсеров отрицательно относилась к террористическим актам против большевистских вождей. Предложение Н. Фомина и Каплан было отвергнуто.

Каплан осталась одна. Летом 1918 года некто Рудзиевский ввел ее в маленькую группу весьма пестрого состава и неопределенной идеологии, куда входили: старый каторжанин эсер Пелевин, не склонный к террористической деятельности, и двадцатилетняя девушка по имени Маруся. Дело обстояло именно таким образом, хотя впоследствии предпринимались попытки представить Каплан в роли создателя террористической организации.

Эта версия прочно вошла в обиход с легкой руки руководителя действительной боевой организации эсеров Г. Семенова (Васильева). В начале 1922 года Семенов и его боевая подруга Коноплева выступили с сенсационными разоблачениями. В конце февраля 1922 года в Берлине Семенов опубликовал брошюру о военной и боевой работе эсеров в 1917—1918 годах.

Однако доказать существование террористической организации во главе с Каплан, самостоятельно готовившей покушение на Ленина летом 1918 года, Семенову не удалось.

Семенов утверждал, что он случайно узнал о существовании «группы Каплан» и принял лишь ее одну в свой отряд по рекомендации эсера Дашевского.

Созданная Семеновым с помощью ЧК версия подготовки покушения и роли в нем Каплан сводилась к следующему. Для удобства слежки за Лениным город был разделен на четыре части, в каждой из которых по пятницам, когда происходили митинги, дежурил ответственный исполнитель. Исполнителями выбрали Каплан, Коноплеву, Усова и Козлова. На все митинги рассылались дежурные разведчики с задачей сообщать исполнителю о прибытии Ленина на митинг. Исполнитель должен был явиться на митинг и совершить покушение.

Задача заключалась в устранении со сцены рабочих‑боевиков, у которых при встрече с Лениным немедленно пробуждалась совесть. Первым такому идеологическому искусу подвергся будто бы Усов. Он, по его словам, встретил Ленина на митинге в одну из пятниц, но выстрелить в него не смог. «Вырвать Бога у полуторатысячной рабочей массы я не решился», — покаялся Усов, после чего он и был исключен из числа исполнителей.

Вступив в отряд на последних этапах подготовки покушения, незнакомая с методами террора Фанни Каплан использовалась только для организации слежки. Коноплева, например, брала ее с собой, чтобы обучить выбору места, удобного для нападения на автомобиль Троцкого.

Поведение Фанни Каплан выстраивается теперь в логическую цепь последовательных действий. Митинг на заводе Михельсона начался поздно. «Приехала я на митинг часов в восемь», — сообщила Каплан на следствии. Ленин еще не приехал, и надо было выяснить, будет он выступать или нет. За этим занятием ее, по‑видимому, и заметил до открытия митинга председатель завкома Иванов. (Он давал показания 2 сентября, в отсутствие Каплан, и назвал ее, по готовой версии, «той женщиной, которая потом стреляла в т Ленина».)

Каплан стояла у стола, где продается литература, и рассматривала книги. «Я лично не видел, чтобы она с кем‑либо говорила или чтобы к ней кто‑либо подходил», — заключает Иванов.

К Фанни Каплан действительно никто не подходил. Получив необходимые сведения, она сама ушла до начала митинга и передала сообщение о приезде Ленина на завод районному исполнителю, дежурившему в условленном месте на Серпуховской улице. Сама же осталась ждать результата покушения там, где ее потом и обнаружил комиссар Батулин.

Если 30 августа 1918 года Фанни Каплан выполняла функцию дежурного разведчика и на месте покушения отсутствовала, кто же стрелял в Ленина?

Степан Гиль видел женскую руку с браунингом. Если исключить Каплан, то женщиной с браунингом могла быть, скорее всего, Лидия Коноплева. Других женщин в числе исполнителей покушения в отряде Семенова не было.

Натура решительная и независимая, Лидия Коноплева обладала солидным опытом в делах конспирации и террора. Создав вместе с Семеновым боевой отряд, она первая по своей инициативе предложила весной 1918 года организовать покушение на Ленина. Коноплева взяла на себя роль исполнителя террористического акта и вместе с эсером‑боевиком Ефимовым в марте 1918 года выехала в Москву. Других кандидатов на роль убийцы найти не могли. «Одни были забракованы как неподходящие, другие, как Семенов, отказались», — пишет Коноплева в своих показаниях.

Летом 1918 года Лидия Коноплева готовила восстание на судах Балтийского флота, участвовала в нескольких вооруженных экспроприациях, занималась переброской на Волгу и в Архангельск тех, кто хотел драться против большевиков на фронте.

В конце июля 1918 года Коноплева перебирается в Москву и присоединяется к отряду Семенова. Вступившую в августе в отряд Фанни Каплан она взяла под свою опеку, жила с ней на одной квартире и обучала методам слежки.

В отряде не было единодушия в выборе объекта покушения. Многие считали необходимым в первую очередь совершить покушение на Троцкого, придавая этому акту большее значение (в военном отношении). Покушение на Ленина планировалось во вторую очередь и расценивалось, скорее, как акт политический.

На первом общем совещании отряда большинство стояло за покушение на Троцкого, в этом же смысле высказывалась и Фанни Каплан. Сама Коноплева по‑прежнему стояла за покушение на Ленина.

Не будем гадать, какие причины заставили Фанни Каплан взять на себя ответственность за покушение на Ленина. В революционной среде подобные поступки не являлись редкостью. Душевное расстройство Каплан остается фактом, признаваемым как современниками, так и историками. Каплан была расстреляна 3 сентября 1918 года в 4 часа дня. События 30 августа 1918 года послужили началом и оправданием красного террора. В эти дни расстреливали в одиночку и по спискам, по приговорам и по подозрению, ожидавших суда и задержанных в случайных облавах.

ЗАГОВОР ЭСЕРОВ ПРОТИВ МИРБАХА

Россия. 6 июля 1918 года

Накануне V Всероссийского съезда Советов руководство партии левых эсеров приняло решение об убийстве немецкого посла графа Вильгельма Мирба‑ха. Этим терактом они хотели сорвать заключенный большевиками Брестский договор. Выборы на съезд дали ощутимое преимущество большевикам, и у левых эсеров не было шансов изменить политику советского правительства демократическим путем.

Главным исполнителем теракта был выбран Яков Блюмкин, его помощником — левый эсер Николай Андреев, фотограф ВЧК.

С мая 1918 года Блюмкин состоял на службе в ВЧК, где ему было поручено организовать отделение по борьбе с международным шпионажем. В беседе с руководством левых эсеров он выдвинул два условия: террористический акт не должен создать опасности для жизни представителя РСФСР в Германии А.А. Иоффе и ЦК дает гарантию, что ставит своей задачей только убийство посла. Его заверили, что жизни Иоффе ничего не угрожает, а расправа над Мирбахом преследует лишь одну цель — побудить большевиков отказаться от союза с германским империализмом.

Решение о ликвидации Мирбаха держалось в глубокой тайне. О нем не знали не только бывшие левые коммунисты, в том числе Бухарин и Дзержинский, но и даже близкие к большевикам члены ЦК ПЛСР. Так, В.А. Александровичу стало известно о готовящемся террористическом акте лишь за три часа до его осуществления.

Правда, примерно за три недели до рокового дня заместитель наркома иностранных дел Л.М. Карахан сообщал Дзержинскому, что посольство Германии располагает сведениями о существовании в Москве организации, готовящей покушение на жизнь немецких дипломатов. В распоряжении ВЧК оказался список адресов, по которым бывают заговорщики и где можно обнаружить листовки с призывом к борьбе против германского империализма и советской власти. ВЧК произвела обыски и аресты по указанным адресам, но ничего подозрительного не обнаружила.

В конце июня Карахан передал в ВЧК новый материал о заговоре, полученный из посольства. Чекисты задержали англичанина Ф.М. Уайбера, учителя английского языка. В одной из его книг обнаружили шесть шифрованных листков. Ознакомившись с их содержанием (у германского посольства имелся ключ к расшифровке), Дзержинский пришел к выводу, что кто‑то пытается шантажировать и ВЧК, и посольство, а Уайбер может быть жертвой этого шантажа. Он встретился с первым советником посольства доктором Карлом Рицлером и военным атташе лейтенантом Леонгартом Мюллером и попросил представителей Германии устроить ему встречу с осведомителями, передавшими информацию о заговоре. Рицлер не доверял Дзержинскому, зная его отрицательное отношение к Брестскому миру, и не хотел раскрывать ему свою агентуру. Однако в конце беседы уступил, поставив условие, что встреча с осведомителями произойдет не в ВЧК, а в посольстве Германии.

Беседа председателя ВЧК с германским агентом, кинематографистом В.И. Гин‑чем, не внесла ясности в вопрос о заговоре. Гинч сообщил, что связан с организацией «Союз спасения», построенной по принципу пятерок, когда один человек знает не более четырех других. Заговорщики кем‑то хорошо финансируются. Они имеют в своем распоряжении семь типографий. Сам Гинч состоит в одной из пятерок.

Рассказ Гинча еще больше убедил Дзержинского в том, что кто‑то пытается направить ВЧК по ложному следу. Вместе с тем он хорошо понимал, что имеются реальные силы — монархисты и агенты Англии и Франции, которые заинтересованы в теракте против представителей Германии, чтобы сорвать Брестский мир, спровоцировать военное наступление немецких войск. Именно в этой среде, полагал Дзержинский, надо искать истинных заговорщиков.

Между тем подготовка к убийству Мирбаха шла полным ходом. Используя служебное положение, Яков Блюмкин занимался сбором информации о германском посольстве. Ему удается отыскать среди военнопленных австрийской армии родственника германского посла Роберта Мирбаха. Изощренные способы допроса и психологического воздействия позволили Блюмкину взять с него подписку о сотрудничестве с ВЧК. Одновременно он вербует еще несколько работников посольства. В результате в его руках оказался план помещений и постов внутренней охраны посольства.

Ранним утром 6 июля 1918 года Блюмкин пришел в ВЧК, взял бланк удостоверения и напечатал: «Всероссийская чрезвычайная комиссия уполномочивает ее члена Якова Блюмкина и представителя Революционного трибунала Николая Андреева войти в переговоры с Господином Германским Послом в Российской Республике по поводу дела, имеющего непосредственное отношение к Господину Послу». Блюмкин расписался за секретаря ВЧК Ксенофонтова, а один из членов ЦК ПЛСР подделал подпись Дзержинского. Вскоре пришел В. Александрович, который поставил на мандате печать.

В гараже Блюмкину по распоряжению Александровича предоставили «паккард» с открытым верхом. Яков заехал в гостиницу, переоделся и отправился в 1‑й Дом Советов (гостиница «Националы)), где в квартире П.П. Прошьяна, члена ЦК ПЛСР, его уже ждал Николай Андреев. Террористы получили по бомбе и револьверу.

Четвертым участником покушения стал матрос из отряда ВЧК, вооруженный бомбой. В случае гибели шофера, он должен был сесть за руль.

В 14 часов 15 минут «паккард» остановился у особняка германского посольства в Денежном переулке. Выйдя из машины, Блюмкин приказал шоферу не глушить мотор.

Граф Мирбах, боясь покушений, избегал приема посетителей Однако, узнав, что прибыли официальные представители советской власти, он спустился в гостиную. Гости и хозяева расположились за круглым массивным мраморным столом — с одной стороны Блюмкин, напротив него — Мирбах, сотрудники посольства Карл Рицлер и Леонгарт Мюллер. Андреев встал у дверей.

Яков разложил на столе бумаги и принялся объяснять послу, что ВЧК арестовала его родственника, офицера австрийской армии, по обвинению в шпионаже. Он предъявил графу протоколы допроса Роберта Мирбаха и бумаги, полученные из датского консульства.

Вильгельм Мирбах заявил, что с этим родственником он никогда не встречался и ему безразлична его судьба. А Рицлер добавил, обращаясь к графу: «Ваше сиятельство, я полагаю, что следует прекратить этот разговор, а Чрезвычайной комиссии дать письменный ответ через Народный комиссариат иностранных дел».

В этот момент в разговор вмешался Андреев: «Видимо, господину графу интересно знать, какие меры будут приняты с нашей стороны?» И Блюмкин тут же повторил вопрос: «Да, господин посол, вы желаете это знать?» И, не дожидаясь ответа, он выхватил револьвер и несколько раз выстрелил в немцев. Рицлер и Мюллер упали на пол, граф побежал в соседний зал. Андреев догнал Мирбаха и кинул ему под ноги бомбу, но она не взорвалась. Тогда террорист сильным ударом свалил графа и отскочил в сторону. В этот момент Блюмкин поднял бомбу и бросил ее в Мирбаха. Раздался громкий взрыв. Яков отлетел на несколько шагов. На полу около полуметровой выбоины остался лежать раненный в голову Мирбах.

Оставив на столе шляпы, револьвер, портсигар, документы и портфель с запасной толовой бомбой, террористы бросились к разбитому окну. Андреев через несколько секунд уже был в автомобиле. Блюмкин же приземлился неудачно. К тому же, когда он перелезал через железную ограду, из посольства открыли огонь, Пуля угодила Якову в ногу. Он с трудом забрался в «паккард».

Через несколько минут террористы были уже во дворе особняка Морозова в Трехсвятительском переулке. Здесь размещался штаб отряда ВЧК, которым командовал левый эсер Д.И. Попов. Блюмкину изменили внешность: остригли, сбрили бороду, переодели в красноармейскую форму. Затем перевезли в лазарет, на другой стороне переулка.

Не прошло и получаса после взрыва в Денежном переулке, как управляющему делами Совнаркома Бонч‑Бруевичу позвонил Чичерин и сообщил о покушении на Мирбаха.

Бонч‑Бруевич немедленно передал это сообщение Председателю Совнаркома В.И. Ленину. Узнав о случившемся, Ленин распорядился усилить охрану германского посольства. Затем связался с Л.Д. Троцким, Я.М. Свердловым, Ф.Э. Дзержинским и другими руководителями государства и поставил их в известность о террористическом акте. Во все районные комитеты РКП(б), районные Советы была отправлена телефонограмма, в которой сообщалось о том, что в немецком посольстве взрывом бомбы тяжело ранен Мирбах. «Это явное дело монархистов или тех провокаторов, которые хотят втянуть Россию в войну в интересах англо‑французских капиталистов, подкупивших и чехословаков. Мобилизовать все силы, поднять на ноги все немедленно для поимки преступников. Задерживать все автомобили и держать до тройной проверки. Предсовнаркома В. Ульянов (Ленин)».

Вскоре поступили сведения о том, что Мирбах скончался и что его убийство осуществлено левыми эсерами. Ленин приказал задержать в Большом театре депутатов съезда Советов от этой партии. В пятом часу он вместе с Председателем ВЦИК Свердловым поехал в германское посольство, чтобы выразить негодование по поводу акта политической провокации и соболезнование. Там уже находился Дзержинский, который выехал в посольство вместе с Л.М. Караха‑ном сразу же после телефонного разговора с Лениным. На месте преступления работали следователи и комиссары, а также бойцы из отряда ВЧК.

Дзержинский, взяв с собой Беленького и Трепалова, поехал в штаб отряда Попова. Но Блюмкина он там не нашел. Более того, Дзержинский и сопровождавшие его чекисты были обезоружены и арестованы. На улицах начались аресты большевиков, занимавших важные должности в советском и военном аппаратах.

Вечером левые эсеры овладели зданием ВЧК. Они задержали и привели в штаб Попова М.Я. Лациса, только что объявленного исполняющим обязанности председателя ВЧК. Ночью отряд эсеров захватил почтамт и телеграф. В разные города полетели воззвания, сообщавшие о переходе власти к левоэсе‑ровской партии. ЦК ПЛСР направил эмиссаров в Покровские казармы. Агитаторы призывали красноармейцев поддержать намерение левых эсеров сорвать Брестский договор, заставить большевиков выступить против германского империализма.

Но уже к утру 7 июля большевикам удалось освободить телеграф и почтамт, захватить Покровские казармы. Начался артиллерийский обстрел штаба Попова. В полдень левые эсеры прекратили сопротивление и бежали из города по Владимирскому шоссе. Почти все они затем сдались властям.

Убийство Мирбаха поставило Советскую Россию на грань войны с Германией. Германское правительство в ультимативной форме потребовало от русских властей согласия на ввод в Москву немецкого воинского подразделения для охраны посольства. Возникла реальная угроза суверенитету молодого Советского государства. Правительству Ленина с большим трудом удалось предотвратить новую германскую интервенцию.

Теракт левых эсеров вызвал бурю негодований в стране. В опубликованном 7 июля правительственном сообщении об убийстве Мирбаха террористы были названы негодяями и агентами англо‑французского империализма. В газетах появились статьи, которые разоблачали провокаторский характер действия Блюмкина, а его самого клеймили как «двойника Азефа», пробравшегося в ВЧК.

Иначе относились к убийству Мирбаха противники большевиков. Они надеялись, что конфликт с Германией приведет к падению советской власти. В их глазах Блюмкин выглядел патриотом, совершившим самоотверженный поступок ради спасения страны. Так же отнеслась к нему и часть интеллигенции, расценившая Брестский мир как предательство национальных интересов России.

27 ноября 1918 года состоялось заседание ревтрибунала при ВЦИК по делу о контрреволюционном заговоре левых эсеров. Суд определил руководителям и участникам мятежа различные меры наказания. Блюмкин и Андреев заочно были приговорены к трем годам тюрьмы с применением принудительных работ. ,

В середине апреля 1919 года Яков Блюмкин добровольно явился в Киевскую губчека. О явке террориста сообщили в Харьков. Вскоре оттуда приехал М.Я. Лацис, руководивший теперь Всеукраинской ЧК. Блюмкин охотно давал показания.

Вскоре его отправили в Москву, где ВЦИК образовал Особую следственную комиссию. Яков рассказал о причинах своей добровольной явки. Он, в частности, заметил: «…С июля месяца произошли события, совершенно изменившие все недавние политические комбинации и постройки. Грянула германская революция — она разгромила оковы Бреста, и отношение Советской власти к нам, взрывавшим Брест, должно было утратить все свое актуальное содержание. А когда в Венгрии государство попало в руки рабочих и крестьян, резко обозначилась перспектива мировой революции, которой, и только которой, была посвящена голова Мирбаха.

…Я, отдавший себя социальной революции, лихорадочно служивший ей в пору ее мирового наступательного движения, вынужден был оставаться в стороне, в подполье. Такое состояние для меня не могло не явиться глубоко ненормальным, принимая во внимание мое горячее желание реально работать на пользу Революции…»

Допросив Блюмкина, Особая следственная комиссия представила Президиуму ВЦИК доклад по его делу. 16 мая 1919 года Президиум ВЦИК, учитывая добровольную явку Блюмкина и данное им подробное объяснение обстоятельств убийства германскою посла, амнистировал его.

ЗАГОВОР ПРОТИВ РАСПУТИНА

Россия, Петроград. 16 (29) — 17 (30) декабря 1916 года

В последние годы Российской империи имя могущественного временщика Григория Ефимовича Распутина было широко известно в России Факты из его жизни перемежались с домыслами и слухами, а истинные и мнимые «деяния старца» постоянно давали пищу разговорам в аристократических салонах, в среде офицерства, на собраниях общественных деятелей, в трактирах и чайных. Однако почти все сходились на том, что этому «малограмотному мужику» с темным прошлым удалось завоевать невиданное влияние в царской семье и оказывать воздействие на курс государственной политики.

Обладая сильной волей, определенным даром воздействия и гипнотического внушения, ему удалось добиться огромного влияния на императрицу Александру Федоровну, уверовавшую в «святую силу» этого человека, способного, по ее мнению, уберечь династию и жизнь единственного и горячо любимого сына Алексея. Цесаревич с рождения страдал неизлечимой болезнью — гемофилией (несворачиваемостью крови), и Распутину несколько раз при помощи гипнотического воздействия удавалось помочь ему при губительных кровотечениях.

Первоначально «старец» выступал лишь утешителем царской семьи, но по мере роста влияния оно стало выходить за пределы семейного круга В обществе любое перемещение на высших правительственных постах воспринималось как результат интриг Распутина и его окружения.

Распутин, как предполагали многие, был платным немецким шпионом. Однако за все годы, начиная с 1916 года, не было никаких подтверждений ни с немецкой, ни с русской стороны, что так было на самом деле Напротив, это казалось маловероятным. Ни один иностранец не мог предложить ему власти большей, чем он уже обладал; кроме того, он не любил иностранцев, особенно англичан и немцев Более правдоподобно, что немецкие агенты могли использовать Распутина для получения информации, которой он располагал. В этом смысле Керенский считает, что «было бы необъяснимо, если бы германский Генеральный штаб не использовал его [Распутина]». Он ненавидел войну и не сторонился людей, которые выступали против нее. Его свита всегда была полна разными людьми, многие — сомнительной репутации, и в этот круг легко могли проникнуть несколько лишних лиц. Распутин был столь шумлив и хвастлив, что любой агент должен был просто сидеть и внимательно слушать.

Поддержка Александрой Распутина, казалось, подтверждала худшее. Большинство людей считало доказанным существование между ними интимной связи. В гостиных высшего общества, на заседаниях земских управ, профсоюзных митингах и в окопах открыто называли императрицу любовницей Распутина» За глаза ее всюду называли «немкой».

Повседневную жизнь «пророка‑утешителя» постоянно сопровождали кутежи и разгул.

Все это беспокоило и возмущало многих Крупные сановники, аристократы, другие приближенные ко двору люди неоднократно предпринимали попытки побудить царя удалить от трона Распутина. Подобные обращения вызывали лишь раздражение у «помазанника божьего» и ничего не меняли.

Борьба с Распутиным превращалась в борьбу за самосохранение тех, кто относился к высшим слоям общества. Однако на насильственные меры никто не отваживался.

Роль «ниспровергателя тлетворного влияния» суждено было сыграть человеку, далекому от всякой политики, не занимавшему никаких государственных постов. Князь Феликс Феликсович Юсупов в свои 29 лет являлся единственным наследником огромнейшего состояния в России. Эстет, англоман, высокообразованный человек (окончил Оксфордский университет), молодой князь в феврале 1914 года стал мужем племянницы Николая II — Ирины Александровны Романовой. Его мать, княгиня З.Н. Юсупова, умная, обаятельная и честная женщина, относилась к числу открытых противников Распутина. По этой причине императрица удалила ее из круга близких знакомых, несмотря на то что приятельствовали они много лет.

Во время войны Юсупов не был призван на военную службу. Оставаясь в Петрограде, он снискал громкую славу прожигателя жизни.

План физического уничтожения «отвратительного мужика» сложился у Юсупова далеко не сразу, хотя познакомились они в доме у одной из самых преданных почитательниц старца М.Е. Головиной еще в 1909 году. Феликс позднее вспоминал, что уже при первой встрече он ощутил одновременно отвращение и оцепенение при виде этой одиозной личности.

Время решений наступило в 1916‑м. Пытаясь установить подлинный характер Распутина и степень его влияния, Юсупов довольно часто начинает встречаться с ним, стремясь внушить временщику доброе к нему расположение. Феликс стал желанным гостем Распутина в квартире на Гороховой, которая по распоряжению царицы тщательно охранялась полицейскими чинами, и проникнуть туда нежелательному лицу было практически невозможно. Завоевав расположение Распутина и довольно близко наблюдая за его жизнью, князь пришел к заключению, что старец «обладает сверхъестественной силой», которую «можно встретить лишь раз в сотни лет»

К осени 1916 года в петроградском обществе смешались чувства глубокого отвращения к Распутину и беззаботного безразличия к войне Юсупов со своим близким знакомым князем Дмитрием Павловичем (двоюродный брат Николая II) разрабатывает план: пригласить Распутина в гости, отравить его, а затем вывезти за город и утопить в реке. Местом проведения акции выбирается дворец Юсуповых на набережной Мойки.

Великие князья, генералы и депутаты Думы — все сходились в одном: Распутин должен быть устранен. 19 ноября (2 декабря) резкую антираспутинскую речь в Государственной думе произнес В.М. Пуришкевич. В свои 50 лет, этот человек искрящегося ума, остроумный сочинитель блестящих политических эпиграмм, представлял собой оратора такой силы, что когда он шел к трибуне, вся Дума, не исключая его врагов, сияла улыбками в предвкушении его речи. В политике Пуришкевич являлся крайне правым и самым пылким монархистом Думы.

Два часа перед депутатами Думы гремели обвинения Пуришкевича, обличавшего «темные силы», подрывающие монархию. «Требуется всего лишь рекомендация Распутина, чтобы возвести самого захудалого гражданина на высокий пост», — кричал он. Затем в потрясающем завершении речи, которое подняло его аудиторию на ноги и вызвало неистовую овацию, он бросил вызов министрам, сидевшим перед ним. «Если вы по‑настоящему лояльны, если слава России, ее могущественное будущее, которое тесно связано со светлым именем царя, означает что‑нибудь для вас, тогда вы опора, вы министры. Поезжайте в Ставку и бросьтесь в ноги царю. Имейте мужество сказать ему, что массы грозят своим возмущением. Угрожает революция, и темный мужик не должен долее править Россией».

Речь Пуришкевича произвела столь сильное впечатление на Феликса, что он решает привлечь его к заговору. Бессарабский помещик и рьяный монархист с радостью согласился, воскликнув: «Это моя давнишняя мечта!» К концу ноября окончательно сложился кружок заговорщиков. В него вошли, кроме Юсупова и Пуришкевича, поручик‑фронтовик, лечившийся в Петрограде, Сухотин, армейский доктор Лазоверт и молодой друг Юсупова великий князь Дмитрий Павлович. 26‑летний Дмитрий был сыном последнего здравствующего дяди Николая II, великого князя Павла. Дмитрий слыл любимцем императрицы, которая часто смеялась над его шутками и рассказами. Тем не менее она испытывала беспокойство за его судьбу, «Дмитрий не работает и постоянно пьет, — жаловалась она Николаю во время войны, — прикажи Дмитрию вернуться в полк, город и женщины яд для него».

Ряд полезных советов дал Маклаков, знаток уголовного права и будущий русский посол в Париже. Он считал, например, что «убийство нужно сделать без шума и оставить против себя как можно меньше улик, убить лучше всего ударом; можно будет потом привезти труп в парк, переехать автомобилем и симулировать несчастье» и т.д.

Импульсивный и болтливый Пуришкевич за несколько дней до намеченного срока убийства, вопреки договоренности о соблюдении строжайшей тайны, рассказал нескольким думским журналистам о времени и месте покушения на Распутина. Заговорщиков спасло лишь то, что к Пуришкевичу журналисты давно относились с иронией. Однако слухи плодились, и министр внутренних дел А.Д. Протопопов (ставленник Распутина) предупредил временщика о возможности покушения на его жизнь.

В декабре пятеро заговорщиков постоянно встречались, обсуждая детали организации западни, убийства и устранения трупа. Дата была определена великим князем Дмитрием, ввиду его постоянной занятости, 16 (29) декабря — это был его первый свободный вечер.

Распутин начал вести себя осторожно. Он по возможности избегал выходить из дома днем. Однажды после долгой прогулки по Неве старец пришел домой и заявил, что река скоро будет полна крови великих князей. В свою последнюю встречу с царем он отказался дать Николаю обычное благословение, сказав вместо этого: «На этот раз ты благослови меня, а не я тебя».

Для того чтобы заманить Распутина к себе во дворец, Феликсу пришлось прибегнуть к неотразимому аргументу его жена красавица Ирина ищет встречи с ним. «Распутину давно хотелось познакомиться с моей женой, — писал Юсупов. — И, думая, что она в Петербурге, а родители мои в Крыму, он сказал, что с удовольствием приедет. Жены моей в Петербурге еще не было — она находилась в Крыму, с моими родителями, но мне казалось, что Распутин охотнее согласится ко мне приехать, если он этого знать не будет». Ссылаясь на общеизвестную неприязнь родни, князь просил Распутина сохранить этот визит в тайне, на что тот сразу же согласился.

Для приема долгожданного посетителя во дворце была подготовлена подвальная комната. Юсупов так описал место действия «Комната была полутемная, мрачная, с гранитным полом, со стенами, облицованными серым камнем, и с низким сводчатым потолком. Резные, обтянутые потемневшей кожей стулья, шкафчики черного дерева, с массой тайников и ящиков, массивные дубовые кресла с высокими спинками и кое‑где небольшие столики, покрытые цветными тканями, а на них кубки из слоновой кости… Шкаф с инкрустациями, внутри которого был сделан целый лабиринт из зеркал и бронзовых колонок. На этом шкафу стояло старинное распятие из хрусталя и серебра итальянской работы 16 века… На полу лежал большой персидский ковер, а в углу, где стоял шкаф с лабиринтом и распятием, шкура огромного белого медведя…

Посредине комнаты поставили стол, за которым должен был пить свой последний чай Григорий Распутин . На столе стоял самовар и много разных печений и сластей, до которых Распутин был большой охотник. На одном из шкафов приготовлен был поднос с винами и рюмками… топился большой гранитный камин, дрова в нем трещали, разбрызгивая искры на каменные плиты… Из шкафа с лабиринтом я вынул стоявшую там коробку с ядом, а со стола взял тарелку с пирожными, их было шесть— три шоколадных и три миндальных… Доктор Лазоверт, надев резиновые перчатки, взял палочки цианистого калия, растолок их и, подняв отделяющийся верхний слой шоколадных пирожных, всыпал в каждое из них порядочную дозу яда… во много раз сильнее той, которая необходима для смертельного исхода».

Феликс в автомобиле, за рулем которого сидел доктор Лазоверт, исполнявший роль шофера, отбыл на Гороховую, а остальные заговорщики поднялись этажом выше, включили граммофон и стали изображать гуляющую компанию.

После полуночи Феликс со своим спутником прибыл ко дворцу. На вопрос, кто же веселится здесь, хозяин ответил: «У жены гости, они скоро уйдут, а пока пойдемте в столовую выпьем чаю».

Оказавшись в подвале один на один со своей жертвой, Юсупов предложил Распутину отравленных пирожных Распутин отказался. Затем, передумав, жадно съел два из них. Юсупов наблюдал, ожидая увидеть его корчащимся в агонии, но ничего не происходило. Затем Распутин попросил мадеры, которая также была отравлена. Он выпил залпом два бокала, но все было безрезультатно. При виде всего этого «меня охватило какое‑то странное оцепенение, голова закружилась, я ничего не замечал перед собой», — писал Юсупов. Распутин выпил несколько стаканов чая и, пока прихлебывал его, попросил Юсупова спеть для него под гитару. Исполняя песню за песней, пораженный убийца пел, а довольный «покойник» сидел, кивая головой и улыбаясь. Сбившись в кучу наверху лестницы, едва дыша, Пуришкевич, Дмитрий и другие слышали только дрожащие звуки юсуповского пения и неразличимые отголоски разговора. Много лет Юсупова мучил вопрос: почему на этого человека не действовали те большие дозы смертельного яда, которые с едой и питьем принял Распутин? По одной из версий, доктор Лазоверт, соучастник покушения, вместо яда положил Распутину безвредный порошок.

Улучив минуту, Юсупов поднялся к соучастникам покушения. Услышав, что яд на старца не действует, они запаниковали Наконец опытный Пуришкевич заявил, что Распутину нельзя дать уйти полумертвым. Переборов себя, Юсупов вызвался добровольно вернуться в подвал и завершить убийство Держа браунинг Дмитрия за спиной, он вернулся и застал Распутина сидящим. Старец предложил поехать к цыганам. «Мыслями с Богом, а телом‑то с людьми», — сказал он, многозначительно подмигивая. Тут Юсупов подвел Распутина к зеркальному шкафу и показал богато украшенное распятие. Старец поглазел на распятие и заявил, что ему больше нравится шкаф. «Григорий Ефимович, — сказал Юсупов, — вы бы лучше на распятие посмотрели*! помолились бы перед ним».

Распутин пристально посмотрел на князя, затем вновь взглянул на распятие. В этот момент Юсупов выстрелил. Пуля вошла в спину. С пронзительным криком Распутин повалился навзничь на белую медвежью шкуру.

После выстрела в комнату ворвались друзья‑заговорщики. Осмотрев рану, сделали заключение, что «пуля прошла навылет в области сердца», и констатировали, что он мертв. Радость была велика. Заперев дверь, все поднялись наверх, где шумно и весело стали праздновать победу и обсуждать план ликвидации трупа.

Через некоторое время Юсупов решил вернуться к своей жертве. Князь остановился около убитого и стал на него смотреть. Вдруг лицо Распутина дернулось; и левый глаз дрожа открылся. Через несколько секунд правый глаз также открылся. «Оба глаза Распутина, какие‑то зеленые, змеиные, с выражением дьявольской силы впились в меня», — вспоминал Юсупов. Неожиданно Распутин, с пеной у рта, вскочил на ноги, схватил убийцу за горло и сорвал погон с его плеча. В ужасе Юсупов вырвался и побежал по лестнице наверх. За ним, карабкаясь на четвереньках и рыча от ярости, полз Распутин.

Пуришкевич, стоя наверху, услышал «дикий, нечеловеческий крик». Это был Юсупов: «Пуришкевич1 Стреляйте, стреляйте1 Он жив! Он удирает!» Пуришкевич выбежал на лестницу и почти столкнулся с обезумевшим Юсуповым.

Пуришкевич стремительно бросился во двор. Ему удалось подстрелить Распутина около юсуповского дворца. У распростертого временщика вновь появился Юсупов и в истерике ударил окровавленного человека резиновой дубинкой. Когда наконец тело затихло на окровавленном снегу, его завернули в синюю штору, обмотали веревкой и отвезли к Неве, где Пуришкевич и Лазоверт опустили его в прорубь. Через три дня, когда труп был найден, оказалось, что его легкие полны воды, Григорий Распутин, отравленный ядом, простреленный пулями, утонул.

Только царь имел право арестовать великого князя, но Александра распорядилась, чтобы и Дмитрий, и Феликс были взяты под домашний арест. Через день, когда ей позвонил Феликс, прося разрешения увидеться с ней, она отказала, заявив, чтобы он изложил свою просьбу в письме. Когда письмо пришло, в нем содержалось отрицание всякого участия в убийстве, о котором ходят слухи. Великий князь Павел, потрясенный слухами об участии своего сына, пришел к Дмитрию с иконой и портретом матери. Он потребовал, чтобы его сын поклялся на этих двух реликвиях, что он не убивал Распутина. «Я клянусь», — сказал Дмитрий торжественно.

В Петрограде, где каждый знал детали и смаковал подробности распутинс‑кого скандала, подтверждение, что «скота» убили, вызвало приступ бурной радости. Народ целовался на улицах и приветствовал Юсупова, Пуришкевича и великого князя Дмитрия как героев В Казанском соборе давились, чтобы зажечь свечу перед иконой святого Дмитрия. В дальних губерниях крестьяне, знавшие только, что такой же, как они, мужик стал могущественным при царском дворе, смотрели на убийство по‑другому. «Для мужиков Распутин стал мучеником, — сообщал один старый граф, только что вернувшийся из своего имения на Волге. — Он был человеком из народа; он заставлял царя слушать голос народа; он защищал народ от дворян. За это дворяне и убили его. Вот что говорят».

Для Николая самым серьезным ударом стал тот факт, что убийство совершили члены царской семьи. Великому князю Дмитрию было приказано немедленно покинуть Петроград и отбыть в действующую армию — в войска генерала Баратова, находившиеся в Персии и Месопотамии (это спасло ему жизнь, оградив его от разразившейся революции). Юсупов был сослан в одно из своих имений в центральной России; год спустя он покинул родину с княгиней Ириной, взяв с собой из всего своего огромного состояния только на миллион долларов драгоценностей и две картины Рембрандта. Пуришкевич был освобожден. Участие в убийстве высоко подняло его престиж.

Распутин был похоронен в углу императорского парка. С ним простилась и царская семья. Императрица несла несколько белых цветов; она была очень бледной. Внутрь гроба императрица положила на грудь Распутину икону, подписанную ею самой, мужем, сыном и дочерьми, и письмо: «Мой дорогой мученик, дай мне твое благословение, чтобы оно следовало со мной всегда на печальном и мрачном пути, по которому мне еще предстоит последовать. И помни нас с высоты своих святых молитв. Александра».